Чёрная магия

Мы оба растерялись.

В итоге Блэк взглянул на Кассаветис.

— Нет, — сказал он. — Других вариантов нет. Странный друг-иллюзионист тоже кажется мне наиболее логичным вариантом.

— Изумительно! — возликовала детектив, высвободив волосы из-под воротника куртки и подмигнув мне. — С вами мы расколем этого придурка на раз-два.

Блэк с озадаченным выражением посмотрел на меня.

Затем он издал восторженный… и удивленно-шокированный… смешок.

Он во второй раз хлопнул меня по плечу и слегка потряс под конец.

— Видишь, док? — он адресовал мне свою акулью улыбку и подмигнул золотистым, пятнистым как у тигра глазом. — Я же тебе говорил. Люди меня любят!

Глава 8. Невысказанное

Когда он улыбался вот так, мне честно приходилось кусать губу, чтобы не заехать ему коленом в пах, как он упоминал ранее.

В то же время я знала, что я неправа.

Я неправа, а он прав… ну или менее неправ.

Это хорошие новости.

Отдел расследования убийств в Сан-Хосе реально хотел, чтобы мы участвовали в раскрытии их важного и странного дела об убийстве богатой жертвы? Учитывая весь багаж проблем и потенциальное дурное внимание, которое мы в теории могли привлечь к их участку и отделу убийств?

Это не просто хорошие новости; это чёртово чудо, правда.

Тот факт, что Кассаветис, похоже, в восторге от встречи с видящими, и особенно видящими-детективами, просто делал всё происходящее ещё невероятнее.

И всё же что-то не давало мне покоя.

Дело не в Кассаветис.

Честно говоря, Кассаветис мне практически сразу же понравилась.

И я не думала, что дело в её напарнике.

Что бы это ни было, игнорировать это становилось сложнее и сложнее.

Здесь происходило нечто более сложное. Я понятия не имела, что именно, но я это чувствовала, и это давило на какую-то часть моего разума.

К сожалению, я не могла сказать, в чём именно дело.

В расследовании?

Во мне? В Блэке?

Во мне и Блэке?

Я невольно гипер-остро осознавала проблемы с нами двоими, с нашим светом видящих, с нашей брачной связью, но я не думала, что эти вещи были той самой фальшивой нотой, которую я улавливала. Эти вещи определённо не помогали, но они не казались основным источником моей нервозности. Я знала, что моя странная гипер-реактивность не сводилась полностью к нашим с Блэком личным проблемам. Я знала, что дело не только в том, что девушка Кэла походила на меня, и не в странных счастливых детективах, и не в том факте, что Блэк казался ещё более гиперчувствительным, чем я.

Что-то было не так.

Я чувствовала себя не так.

«Дай мне знать, когда разберёшься, — пробормотал Блэк в моём сознании. — Потому что это начинает ранить мои чувства, док».

Я посмотрела на него.

Я честно полагала, что он шутит или подкалывает меня.

Однако когда я увидела его глаза, там не было юмора.

Мы ждали, когда детективы приведут их подозреваемого.

Мы стояли прямо в зоне наблюдения, прилегавшей к допросной комнате, и мы оба прислонялись к низкому столику возле одностороннего зеркала.

Я всё ещё смотрела на Блэка, изучая его золотисто-пятнистые глаза, когда дверь в самой допросной, по другую сторону одностороннего зеркала, внезапно открылась.

Я наблюдала, как вошли два офицера в униформе, сопровождавшие высокого и худого как шпала мужчину со странно крупными, странно жидкими, странно оленьими карими глазами.

Глаза были широко посажены на лице, усиливая ассоциацию с оленем.

Что-то в этих глазах нервировало меня.

Я знала, что это наверняка не его вина.

Один лишь их размер создавал иллюзию какого-то рыбьего, безжизненного, пустого взгляда.

В целом он нервировал меня в такой манере, которая почти вызывала во мне чувство вины.

Я знала, что реагирую на те вещи в нём, которые он не мог контролировать. Эта реакция казалась примитивной и чисто инстинктивной, граничившей с рефлексом, с необъяснимой неприязнью к тому, как он презентовал себя — то есть, та странная дезориентация, которую испытывают люди, когда нечто выглядит человеком, но всё же недостаточно человеком, чтобы миновать какой-то базовый порог в их сознании. Я противилась этой реакции и почувствовала себя ещё хуже, когда преуспела лишь отчасти.

Я постаралась более объективно каталогизировать его внешность.

Лет сорок или чуть меньше.

Тонкие редеющие каштановые волосы.

Чёткий пробор посередине выглядел так, будто уложен гелем для волос.

Лицо, которое переходило из узкого заострённого подбородка в более луковидную голову, украшалось теми странно большими глазами.

Тонкие, почти незаметные губы бледно-розоватого цвета.

Он был одет в светло-голубую в мелкую клеточку поношенную рубашку с воротником, а также плохо сидящие джинсы, которые были коротки ему на несколько дюймов. Синие туфли для бега, купленные как будто в секонд-хенде, украшали его ноги с белыми носками. Его наручные часы походили на те старые цифровые модели из семидесятых и восьмидесятых. Его волосы выглядели так, будто их стригли за 8 долларов, а не за 80.