[…] Главное — это получить от Короля[75] позволение дать мне ваше имя, а поскольку вы никогда его ни о чём не просили, он окажет вам эту милость тем паче, что за свою службу вы довольствуетесь вознаграждением, которое ему ничего не будет стоить, а среди власть предержащих, пусть даже государей, редко найдёшь таких, кто не любит подобной ценой платить за службу.
Вчера состоялась свадьба нашего друга Марченко[76], венчание было в Мальтийской церкви[77]. Его жена католического вероисповедания[78].Посмотреть церемонию собралась толпа; что же до новобрачного, роль свою он сыграл провально, так как в самый патетический момент, когда священник обратился к нему, у него достало таланта вызвать общий хохот. Не знаю, известна ли вам церемония венчания, но обычно священник произносит слова, которые вы должны повторять, и начинает с вашего крестильного имени, а Марченко, к несчастью, зовут Жан. Сейчас увидите, к какому недоразумению это привело. Когда священник начал: «Я, Жан, беру в жёны…», Марченко, не дав ему договорить, продолжил так громогласно и уверенно, что привёл в отчаяние своих товарищей: «Я, жантийом де ла шамбр[79] Его Величества, Императора Всероссийского и Короля Польского, обещаю…». Наконец священнику с огромным трудом удалось его остановить, объяснить, что он ошибается, что нужны не титулы и чины, а всего лишь его крестильное имя, и заставить начать сначала. Как вы догадываетесь, в городе в тот же вечер только об этом и говорили во всех салонах, а злые языки уверяли, что с его стороны было весьма деликатно с первого же дня показать себя жене таким, каким ей всегда отныне придётся его видеть, а именно глупым и тщеславным. Только добрая Элиза[80], гнусавящая более обычного, встала на его защиту и объявила, что такой человек, как Марченко, с сердцем столь чувствительным и способный так сильно поддаваться впечатлениям, в подобных обстоятельствах вполне естественно мог потерять голову; что до неё, она-то свою никогда не теряет, она возвратилась из такого же паломничества, какое совершил в прошлом году Император — к Святому[81]. Как видите, она никогда ничего не забывает, чтобы сохранить благоволение государя; и, право же, когда наблюдаешь за этой женщиной и видишь, как она не может совершить ничего, в чём не было бы честолюбивого умысла и интриги, не можешь удержаться от негодования.
Бедняга Платонов[82] вот уже три недели в состоянии, внушающем беспокойство, он до того влюблён в княжну Б.[83], что заперся у себя и никого не хочет видеть, даже родных. Ни брату[84], ни сестре не открывает двери. Предлогом служит тяжёлая болезнь; такое поведение в умном молодом человеке удивляет меня, потому что именно так изображают влюблённость героев романов. Последних я вполне понимаю: надобно же что-то придумывать, чтобы заполнять страницы, но для человека здравомыслящего это крайняя нелепость. Надеюсь, он скоро покончит со своими безумствами и вернётся к нам: мне весьма его недостаёт.
Как видите, мой дорогой, на севере кровь чрезвычайно пылкая, и тот, кто приезжает туда уже в таком состоянии, в этом климате ничего не утрачивает. Вы сможете судить об этом по следующей истории. Красавчик Поль получил отпуск на 4 недели для поисков того, кто похитил у него сердце Истоминой, дабы затем перерезать горло ему и себе; по крайней мере, так он говорит. Оказывается, то был не ваш близкий друг Лаферьер, как я писал в предпоследнем письме, хотя пощёчин Поль надавал ему, так как узнал, что измена свершилась в доме Лаферьера с одним из его друзей, недавно приехавшим из Парижа; ещё одна история: после этого приключения Лаферьер наотрез отказался играть в «Жребии»[85], пока Гедеонов[86] не получит от Поля письма о том, что тот не давал ему пощёчин; сами понимаете, когда начальник просит, отказа он не получает, так что Поль обнародовал и напечатал преглупое письмо, которое разносили по домам вместе с афишками. Я в отчаянии, что потерял своё, а то бы переписал для вас самые умные пассажи, чтобы дать представление об остальных.
Я всё забывал вас спросить, как быть с врачом, так часто навещавшим меня, надо ему заплатить или нет, и сколько. Дать много я не могу, поскольку, пока болел, мне очень дорого встали лекарства.
Сегодня я встретил Серже[87] и Ленского, они поручают мне передать вам наилучшие пожелания, а ещё Серже просит напомнить, что пригласил вас на обед в Роше де Канкаль в феврале.
XII
Pétersbourg, le 18 Octobre 1835