Твой рассказ о жене моего милейшего кузена изрядно меня позабавил; он показывает, что она всё та же; ещё 3 года назад, в первый её приезд, мы помирали со смеху, когда Адель[127]
, у которой был к этому особый талант, уговаривала её, к великой радости всей компании, расказывать истории из прошлой жизни; особенно часто её расспрашивали о людях из её окружения, причём все они носили невероятные имена; в дополнение ко всему, что тебе о ней порасскажут, признаюсь, без всякого тщеславия, что я никогда не был увлечён ею, зато она мною была; в какое же отчаяние она меня приводила, говоря, со своим лотарингским выговором: «Я сильно люблю вас, кузен, ну а что касаемо мужа — вот уж урод и дурень, — то я вольна любить своих родственников как хочу». И вот однажды, когда все собрались на прогулку, она слегла, сказавшись больной, и послала за мною; я нашёл её в постели, одетой весьма небрежно. Сказав, что попросила меня прийти, потому что ей кажется, будто время без меня тянется бесконечно, милейшая дама без обиняков дала понять, что, стоит мне только пожелать, отказа от неё мне не будет ни в чём. Я всё же устоял, не столько из добродетели, сколько оттого, что был в ту пору безумно влюблён в свою жидовочку, проводил у неё все ночи и едва стоял на ногах. Но вернёмся к милой кузине: похоже, муж её посчитал, что ему не может быть безразлично, как любит его жена родственника, и, заметив эту любовь, тотчас заставил её уехать, к общему, кстати, удовлетворению. И всё же человек он грубый, хотя, по правде говоря, жаловаться ей не на что, плата за титул графини никогда не бывает слишком дорогой, а она только его и хотела, иначе никогда не вышла бы за столь обиженное природой создание. Его брат, хоть и чудовищно заикается, в сто раз приятней[128].Дорогой друг, будьте добры, прочтите приложенное письмо, а после, коль сочтёте, что оно хорошо написано, отправьте по указанному адресу. История его такова: ты, несомненно, помнишь господина[129]
, что приезжал в Петербург в прошлом году, и, конечно, знаешь, каковы были наши отношения; после отъезда он просил меня писать и рассказывать обо всём, что происходит; я же воздержался и, полагаю, правильно сделал; так что оба упомянутых там письма не более чем выдумка, чтобы отделаться от него, не обидев, поскольку человек этот оказал услугу моему зятю. Мне пришлось прибегнуть к этому способу вот по какой причине: не получая от меня писем, он недавно написал сам и посетовал на это, затем дал мне новые поручения, которые я в точности исполнил, однако мне посоветовали вежливо порвать с ним, тем паче что переписка эта совершенно бессмысленна и может только скомпрометировать меня.Кроме того, он дал мне знать о своём намерении приехать летом, а мне поручили ему отсоветовать, причём обиняками — отсюда последняя фраза в моём письме; словом, если ты решишь, что письмо не достигает цели либо составлено неудачно, будь добр, напиши его сам, это просто, поскольку он никогда не видел ни строчки, написанной моим почерком; хотя он очень часто писал мне, желая узнать результат моих действий, но я всегда отвечал устно. Я счёл, что так благоразумнее.
Сорочки мои всё ещё не прибыли, и Бог весть когда я их получу. У Геверса есть штука полотна, которую он хочет дорого продать мне. Не знаю, стоит ли мне брать. Жду твоего совета; пока же сообщаю, что ходят слухи, будто он намерен жениться, во всяком случае сделал предложение. Ещё не знаю, кто же эта несчастная, но надеюсь получить более подробные сведения, которые наведут меня на след.
Прощай, дорогой мой, обнимаю тебя так же, как люблю.
XVIII
Pétersbourg, le 20 Janvier 1836