Чёрная вуаль

Набрав какой-то номер, в нетерпении стучал пальцами по столу, с каждым мгновением постукивания становились более жёсткими.

Мы с Гришей переглянулись, но молчали.

– Что у вас с пациенткой из седьмой палаты? Борисова Алёна! Быстро проверяйте! – голос Кирилла повышался, к лицу приливала кровь.

Глаза его опять забегали, дыхание учащалось.

– Нет. Вы куда смотрели?! Алло!

Он опять набрал номер, схватился за волосы и, не одарив нас разъяснением, ждал ответ.

– Почему мне не сообщили, что его отпустили? Когда это произошло? Час?! Грёбаный час, и не сообщили мне?! Да, я буду на вас всех орать, придурки, потому что из-за вас Борисова покончила с собой! В больнице сраной, в окружении врачей! Это теперь на вашей совести, бездари!

Кирилл сбросил звонок, сжал телефон в ладони и закрыл глаза. Я только хотела спросить, что произошло, как вдруг он резко открыл глаза и принялся кричать во всё горло:

– Чёрт. Чёрт! ЧЁРТ! ЧЁРТ! СУКА! – Телефоном он бил по столу, последовал треск стекла. – В больнице покончить с собой! Чёрт! Имбецилы!

Выкинув телефон, он закрыл лицо ладонями, потом провёл по волосам и, обнажив все зубы в жуткой улыбке, заговорил:

– Мне сейчас пришло сообщение от Алёны, в котором она извиняется и огорчается от того, что второго парня отпустили. ОГОРЧАЕТСЯ! Врачи, сука, не в курсе, что у них пациентка, которая вот-вот должна была выписаться, вскрыла вены. Исходя из крика и слов медсестры, с которой я общался, Алёна холодна как лёд и без пульса. То есть, господа и дамы, она умерла. В больнице. А следователь, который ей сообщил, что человека, которого она опознала с уверенностью сто процентов, отпустили, не удосужился оповестить врачей смотреть за ней, – Кирилл опять закрыл лицо руками. – Сука!

– Как можно отпустить человека, которого опознали? – выпалила я.

– А это уже не наша забота. Эту новость я отдам. Пусть изгаляются, пишут, что хотят. Мы продолжим работать над маньяком, – он обвёл переговорную взглядом. – Сука. Такой шанс просрать.

– Обидно, – сказал Гриша, откинувшись на спинку стула.

Полина громко выдохнула и вернула взгляд в свой ноутбук.

Все вернулись к работе. Кирилл сделал несколько звонков с разбитого телефона и, сев обратно, продолжил тарабанить по клавиатуре.

Мы с Гришей взяли ещё два интервью у семей подтверждённых жертв. Узнать историю мальчика из оврага и его матери было наиболее интересно. Отец семейства бил себя в грудь, доказывая свою исключительность и безмерную любовь к сыну, вот только он, видимо, позабыл, что поздно махать кулаками, когда драка закончилась. Пытаясь обелить себя, только сильнее закопал.

Мы не стали церемониться с ним, написали как есть. То, что они с женой не планировали сына и после его рождения долго не могли согласовать, с кем он будет жить, в итоге жена узнала об измене мужа и забрала ребёнка к себе, но не из-за большой любви, а из желчной мести. Даже по имени его почти не называли, ни тот, ни другой родитель. А звали мальчика Родион. Мать и отец били ребёнка, первая из-за обиды на мужа, а второй из-за ненавистной обузы, которая мешала ему веселиться и наслаждаться свободой. Подключив мнения друзей и родственников, которые за словом в карман не лезли, мы написали разгромную статью. Правда, на вопрос о том, где же были ОНИ, когда ребёнок получал тумаки, те поспешно искали оправдание.

Сегодня мы с папой договорились съездить в магазин за новой плитой, потому что моя окончательно сгорела. Когда я вышла на улицу, меня окутал холод, погода была довольно мерзкая, холодный ветер сушил глаза и обжигал кожу. Машина остановилась на обочине, кратко оповестила звуком клаксона о своём прибытии.

– Привет, – услышала я, только открыв дверь.

– Привет, – я успела сесть и поправить пуховик, когда ответила.

– Мы сначала заедем к Славе. Завезу кое-какие документы, и поедем дальше. Всё равно по пути.

– Хорошо-хорошо. Можешь долго не объяснять.

Папа осмотрелся по сторонам и выехал на дорогу. До дома Славы мы болтали о всякой ерунде. Я рассказала о своей практике, чем занимаемся с Гришей и немного поведала об Игнате. Папа опять попытался намекнуть на его финансовое состояние, но я быстро это пресекла.

– Ни разу ведь не бывала у Славы? – спросил папа, останавливая машину во дворе многоэтажного дома.

– Нет, –ответила я, осмотрев дом.

– Вот это окно.

– Первый этаж? Странно. Я думала выше. Чем больше денег у человека, тем выше он берёт жильё.

– Он тут с самого начала времён. В этой квартире его родители жили.

– Понятно.

Папа выскочил из машины и скрылся за дверью подъезда. Буквально через пару минут он появился вновь в поле зрения. Вернувшись на дорогу, я начала разговор:

– А почему Слава не на работе? Он же обычно часов до восьми всегда сидит, по твоим рассказам.

– Он последние несколько дней уходит пораньше. С сыном время проводит.

– Что-то случилось? – спросила я, повернувшись к папе.

– Хм. Пашу… как бы сказать… оклеветали. Вызывали на допрос как подозреваемого в… – папа осёкся, посмотрел на меня и продолжил. – Девушку, помнишь, по новостям показывали, в канаве на окраине города нашли? В июне это было.

– Да, помню.