Чёрные крылья

Свой план я на сегодня точно выполнил. Я уверенно отодвинулся от линии фронта километров на сорок, если не больше, оставив за спиной патрули и хлопки вялых, но частых перестрелок. Теперь можно было чутка расслабиться. Что я и сделал, разведя на вечернем привале костёр. И не такой мелкий, как вчера ночью, а вполне себе сносный кострище, на котором быстренько и сообразил себе гречневой каши, засыпав её оренбургской консервированной тушёнкой. Конечно, сильно наглеть всё равно не стоило, немцы, в отличие от власовцев, всё-таки не полные идиоты, и мой костёр может навести особо внимательных наблюдателей на определённые мысли. Но горячего хотелось просто адски.

Впрочем, как это ни парадоксально, чем дальше я удалялся от линии Карбышева, разделявшей пусть суровую, но всё-таки свою Чёрную Армию и такой же суровый, но гораздо менее гостеприимный рейхскомиссариат, тем безопаснее становилось для меня дальнейшее продвижение. В лесах не было ни въедливых полицаев, ни вездесущих гестаповцев, так что я, по большому счёту, был предоставлен сам себе. И моей натуре одиночки это несказанно нравилось.

Сидя у костра и размеренно трапезничая горячей гречневой кашей с косками тушёной говядины, я разомлел. И сон, падла такая, не заставил себя долго ждать, прыгнув прямо в руку.

* * *

Чёрная Армия, Свердловск. Четыре дня назад.

– Иди уже домой.

– Нет, – тихо пропищала девушка, сильнее кутаясь в шерстяной шарф.

Я закатил глаза.

– Ну вот сляжешь ты с простудой и кому от этого легче станет? Сама прекрасно знаешь, в каком дефиците сейчас лекарства. Кто тебя лечить будет, а? Я ведь очень нескоро вернусь, да и не известно ещё, вернусь ли.

Аню как громом поразило. Она вырвала свою ладонь, закутанную в варежку, из моей руки и резко остановилась посреди улицы, топнув при этом ногой. Но тут же взяла себя в руки и упрямо повторила:

– Всё равно не пойду.

Вся эта ситуация начинала меня потихоньку раздражать. Я резко схватил её за руку и потащил за собой.

– Пошли быстрее, – почти прорычал я.

Это у нас с Аней была такая традиция. Каждый раз, когда я отправлялся на задание, она меня провожала. Конечно, на территорию какой-нибудь линии Карбышева её бы ни за что не пустили, но она всё равно шла за мной до тех пор, пока это было возможно, хоть я её об этом никогда и не просил. Мне, на самом деле, по большому счёту было всё равно. Просто после определённой черты мы сухо прощались, я отправлялся выполнять свой долг, а она, соответственно, домой. И так было до сегодняшнего дня. Сегодня же, меня почему-то с самого начала жутко бесил её эскорт. Бесил настолько сильно, что я буквально чувствовал, как горит от злобы моё лицо.

Ещё и снегопад этот проклятый. Да какой к чёрту снегопад, самый натуральный буран!

Слава Богу, уже почти на месте, вон, я уже вижу, сквозь пелену падающего снега, свет автомобильных фар. Сейчас я погружусь в чрево этого железного зверя, который отвезёт меня аж до линии Карбышева, и всё будет хорошо. Раздражение уйдёт, уступив законное место холодной собранности, которая всегда приходит перед заданием, и даже зубы перестанут скрипеть от злости.

То, что пора прощаться, поняла и Аня. Она мягко освободилась от моей хватки и встала как вкопанная, будто бы боясь пересечь какую-то невидимую черту. Стояла и смотрела на меня, честными, немигающими глазами, словно в последний раз. А я тоже остановился. И тоже смотрел, не в силах оторвать взгляда, стоя к ней вполоборота и держа руку полусогнутой, как будто в ней до сих пор оставалась её ладонь.

– Пока, – печально попрощалась со мной Аня.

Это тоже было частью ритуала. Дальше я должен был ответить: «Я вернусь», – и резко развернувшись, пошагать к ожидающему меня транспорту. Видит Бог, именно так поступить я и пытался.

Но в этот раз не вышло.

– Я… – начал было, но неожиданно горло моё сдавило железными тисками. Я резко, всем телом рванулся к ней, одним махом пересекая ту невидимую черту, разделявшую нас.

Аня, оказавшись в моих объятиях, сперва вздрогнула от неожиданности. Для неё мои действия были подобны тому, как если бы посреди тщательно отрепетированного и выверенного спектакля, на сцену неожиданно ввалился бы пьяный до поросячьего визга режиссёр, а потом начал хватать участниц пьесы за мягкие части тела. И всё же, её замешательство было скорее радостным, чем наоборот. Ведь, в конце концов, все девушки падки на вот такие неожиданные выходки. Особенно, если зрители от них в восторге и аплодируют, думая, будто это часть сценария.