Чёрные крылья

Наконец, длинный роскошный автомобиль с открытым верхом появляется из-за угла. И тут же Николай срывается с места, одним прыжком выпрыгивает на проезжую часть, параллельно отталкивая какого-то безропотного прохожего. Ещё один олений прыжок, и Уваров уже стоит на капоте движущейся машины. Не обращая внимания на ошалевшего водителя, он цепко глядит на троицу высокопоставленных немцев, важно развалившихся в кожаных креслах автомобиля. Всего через мгновение он вытаскивает из-за пазухи бережно хранимый все эти годы в бессчётном количестве тайников отцовский «Наган» и наводит его на первую цель.

Щелчок взводимого курка, и перед глазами Николая встаёт обессиленное, но радостное лицо его матери, счастливой от осознания того, что её ребёнок всё-таки будет жить. А через секунду жирная морда Эрика Коха, рейхскомиссара Украины, разлетается толстыми шматами мяса и костей. Ещё один щелчок, ещё один патрон в стволе, лицо Лидии, улыбающейся ему, очнувшемуся наконец-то от горячки после порки, и мерзкая рожа Альфреда Розенберга, архитектора плана «Ост», философа и людоеда, предавшего и возненавидевшего страну, которая его вырастила и выучила, превращается в кровавое месиво.

Барабан прокручивается ещё один раз, и Николай понимает, что, к сожалению, не успевает. Не успевает вспомнить лицо своего отца, крепко его обнявшего, перед тем как навсегда уйти на фронт Последней войны. Зато он точно успевает отплатить человеку, который и повинен в его невосполнимом провале в памяти. Нажимая на курок, он видел, как генерал танковых войск Хейнц Гудериан, который не так давно опубликовал сверхуспешную книгу своих фронтовых воспоминаний, поднимает руку с зажатым в ней наградным «Вальтером».

Тем не менее, выстрел Николай услышал.

А значит, какая, по сути, разница, что было дальше?..

* * *

Великогерманский рейх, Столица Мира Германия [1]. 3 апреля, 1962 год.

Рейнхард Гейдрих не любил Фольксхаллу. Ему не нравился даже старый, ещё довоенный рейхстаг, не нравился своей помпезностью, своей напыщенностью и показным пруссачеством. Каждый раз, когда шеф гестапо бывал там, ему казалось, будто из каждой тени на него глядят мерзкие раскормленные рожи круппоподобных промышленников, усатые лица старых юнкеров, растерявших всё своё аристократическое достоинство, и омерзительные, вырожденческие шнобели визгливых социал-демократов. Проще говоря, всех тех, кто свели старую, почти что средневековую империю в могилу, сперва растерзав её траншеями Пашенделя и Вердена, а затем, испугавшись поражения, вонзили ей в спину кинжал мерзкого Ноябрьского восстания.

Он ненавидел их всех. Старые элиты за слабость и некомпетентность, что ввергла его страну и его народ в пропасть нищеты и хаоса, за национальное унижение и боль Версальского договора. Новых крикунов разномастных расцветок за бессмысленные, идиотские визги на площадях межвоенной Германии под самыми разными флагами: красными, синими, белыми и оранжевыми. Недочеловеков, что заполонили его страну во время того, как она называлась Веймарской республикой, жидов, славян и цыган – просто по факту их существования. Его блевать тянуло от застройки старого Берлина, он едва скрывал тошноту, когда читал заголовки газет, печатавшихся в тридцатые годы, а сам он из последних сил сдерживался, чтобы не превратить в кровавое месиво лицо поляка-дворника, живущего на одной с ним улице.

Господи, как же он радовался, когда Шпеер принялся ровнять с землёй ненавистный ему город. Он едва не прыгал до потолка от счастья, ходил по своей загородной резиденции и тихонько приплясывал. Его жена, Линда, впервые в жизни видела обычно сурового и спокойного мужа в таком состоянии. А после этого они всей семьёй, вместе с четырьмя детьми, поехали в Готенланд, который в то время едва-едва начали колонизировать. Конечно, изредка им попадались айнзацгруппы, вылавливающие по херсонским лесам оставшиеся группки русских партизан, но в целом, тогда, по мнению Гейдриха, там было намного лучше, нежели сейчас, когда прекрасный полуостров загадили толпы переселенцев из Южного Тироля.

Их великолепный отпуск длился целых полтора месяца, немыслимый срок для такого важного человека, как шеф тайной государственной полиции. А потом, когда они вернулись в Берлин, ставший к тому времени Столицей Мира, Рейнхард не узнал город. Альбер Шпеер, главный архитектор рейха, сделал за столь короткий промежуток времени невозможное, почти полностью перестроив столицу. Теперь, место мерзкой, готической архитектуры, раз за разом приводившей Гейдриха в бешенство, заняли ряды ровных, суровых домов, отражающих немецкую дисциплину и неприхотливость. Теперь вместо ничтожного купола рейхстага над городом возвышался поистине исполинский полукруг Фольксхаллы, административный и политический центр германской империи, символизирующий новое тысячелетие её истории.