Чёрные крылья

Действительно, как будто не в логово зверя пошёл, а в лес за грибами.

Широко шагая по просёлочной дороге и глядя на утренние, угасающие деревенские звёзды, я не оборачивался. И не видел, как Леонид, в прошлом член ВКП(б), коммунист и верный кировец украдкой крестит меня в спину. Даже ветер-предатель не донёс слова далёкой, едва слышимой, но от того не менее искренней молитвы:

«Да воскреснет Бог, и расточатся врази Его, и да бежат от лица Его ненавидящии Его…»

«… тако да погибнут беси от лица любящих Бога…»

«…во ад сошедшего…»

* * *

Солнце вставало всё выше и выше. Я спокойно шёл по пустой дороге, поднимая клубы пыли и пиная редкие небольшие камешки, изредка попадавшиеся мне под ноги. Смотря себе под ноги, я не замечал ни вывалившегося из кустов бобра, который тут же пугливо пересёк просеку и скрылся в листве, ни глухого стука топоров где-то чуть южнее меня. Утреннее солнце всё сильнее освещало дорогу и нагревало воздух, давая мне понять, что балахон, скорее всего, ближе к полудню придётся скинуть. Правда, сейчас на это мне было плевать. Мои мысли снова и снова возвращались к покинутой мной деревне.

И чем дольше я думал о ней, тем яснее понимал, что Леонид был прав.

Я не помню, как выбрался из Казани. Точнее помню, но очень смутно. Когда я думал об этом, в голове возникали запутанные и зачастую невозможные образы. Я, например, отчётливо помнил, как вышел из подземных катакомб. Притом, вышел с первого раза, избитый, помятый и едва дышащий из-за жажды. Помнил, как, стоя на четвереньках, горстями жрал твёрдый, слежавшийся снег около сточной трубы, которая соизволила выпустить меня из духоты канализации, чувствуя при этом, как постепенно утихает сухой пожар в моей глотке.

Дальше сложнее. Помню лицо эсэсовца, презрительно глядящего прямо мне в глаза и дышащего на меня тяжёлым табачным духом. Кажется, тогда я, лишившись сил, в очередной раз потерял сознание, вырубившись прямо на снегу, а тот меня посчитал за мертвеца. Почему-то в памяти всплывает запах конского пота, парафина и мокрого железа. Помню, как брёл по щиколотку в талой распутице, опираясь на какую-то выломанную палку. И, наконец, старое и сморщенное лицо ветерана Последней войны, столяра, плотника и, по совместительству, человека, который спас мою жизнь.

Когда я пришёл в деревню, затерянную под городом Гренцем, который раньше назывался Нижним Новгородом, было только начало весны. Я провёл здесь два месяца, два самых прекрасных месяца в моей жизни со времён начала Последней войны. Я отрастил бороду, которую никогда до того не носил. Не потому, что во мне резко проснулась неумолимая тяга к корням, ко всему старорусскому и патриархальному, нет. Просто потому что я расслабился. Расслабился настолько, что за все эти шестьдесят дней даже не попросил ни у кого бритвы, чтобы привести свою физиономию в уставной гладковыбритый порядок. Я снова вышел на пашню. Впервые за… чёрт, я даже не могу вспомнить, когда в последний раз участвовал в весеннем посеве, куда босоногого подростка Гришку Отрепьева едва ли не из-под палки загоняли каждый год. Тогда меня привлекали куда более интересные вещи, например рыбалка на ближайшем озере или драка с такими же как я пацанами из соседней деревни, на ничейной лесной поляне. Теперь же я с удовольствием взял в руки лукошко с зерном, чтобы размеренно разбрасывать мелкие желтоватые зёрнышки по пашне, чувствуя, как под ногами разваливается рыхлая и свежая земля. Конечно, даже в канувшем в небытие Союзе уже существовали автоматические сеялки, закупленные из-за рубежа, однако они исчезли, как, впрочем, и всё ценное, где-то на просторах бескрайней немецкой империи. Поэтому работать приходилось, как и встарь, руками. И я был этому только рад.

А ещё мне нравились люди. Они нисколечко не напоминали мне те обрывки тряпья, что влачили своё жалкое существование на улицах Ижевска. Это были живые, славные существа из плоти и крови, волком, а не затравленно, глядевшие на изредка забродившие в деревню власовские и немецкие отряды. У них даже хватало смелости укрывать меня до тех пор, пока отросшая борода и обритая налысо голова не сделали меня неузнаваемым для полицаев. Всё это, по большей части, была заслуга именно Леонида.