Чёрные крылья

Ежу понятно, что меня не оставят в покое. Даже если СС по какой-то причине считает меня мёртвым (я надеялся-таки, что моё полузабытое видение, в котором немецкий офицер пинал меня, словно издохший труп, окажется правдой, а не страшной галлюцинацией), то Чёрный Орден всё равно будет настороже, ведь где проник один агент, вполне может проскользнуть и второй. Готов поспорить, что граница с Чёрной Армией сейчас на замке, возможно, даже пару лишних дивизий отрядили с итальянской границы для этого. Хотя вряд ли, наверняка обошлись каким-нибудь эсэсовским сбродом, типа полка «Руссланд»[2] или бригады Дирлевангера. Впрочем, мне от этого не легче. Серебряные молнии[3] были на взводе, а поэтому действовать нужно было аккуратно. Финальный этап моего задания пришлось отложить на пару месяцев, затерявшись в поволжской глубинке. И я считаю, что поступил правильно. Время, оно конечно деньги, но информация в наше время ценится всё-таки больше. А поэтому я не имел права выступать в поход на Москву до тех пор, пока обстановка хоть чуть-чуть не устаканится. Особенно, учитывая тот факт, что моя липовая история про новую винтовку, поступившую в немецкие войска, которая была без проблем проглочена дремучим крестьянином Трофимом, вызвала лишь саркастическую ухмылку у проницательного Леонида, чем и не прошла проверку на прочность.

Леонид вообще был достаточно умён. Мало того, что он сумел пережить ад Последней войны, так ещё и в лютые послевоенные годы не пропал, не сгинул, не сгорел заживо в немецких концлагерях, а собрался, заматерел и выжил, при этом вытащив на своих плечах деревню в сотню человек. Этот старый, потрёпанный жизнью вояка показал мне, чего именно я хочу в жизни. Он заставил меня вспомнить, пробудил в моей памяти образы обыкновенного, честного труда, не омрачённого ни разрывами снарядов, ни рейдами карателей. Он вытащил откуда-то из глубин моей души что-то забытое, детское, радостное, спокойное, то, чего я лишился в тот день, когда Сергей Миронович Киров запинаясь и забывая слова, едва-едва не плача, произносил свою речь по радио, уведомляя граждан Союза о том, что началась война с Германией. И я вдруг понял, что резать глотки немцам – вовсе не мечта всей моей жизни, воплощённая в жизнь, как я думал ещё пару месяцев назад. Моя мечта – однажды проснуться в своей собственной избе где-нибудь в подобной глуши и понять, что я напрочь забыл звук воздушной тревоги. Затем, поднявшись с кровати и умывшись, взять свои инструменты для работы по дереву и отправиться делать своё дело. Вот что я понял, находясь два месяца в обществе старого плотника, двенадцать армейских товарищей которого уже давным-давно забрала смерть.

Как жаль, что у моей мечты так много врагов. И прежде, чем старый плотник, перенявший профессию у кого-нибудь другого, сойдёт к тихой и спокойной русской воде, оперативнику «Стальной руки» необходимо спустить под её льды ещё не один десяток тевтонских завоевателей.

[1] Стоит уточнить. В послевоенные планы Гитлера входила полная перестройка Берлина и смена названия города на Столицу Мира Германия (нем. Welthauptstadt Germania). В то время как сама Германия на немецком языке называется Deutschland (Дойчланд). Фольксхалла же – исполинское куполовидное здание, должна была стать центром всего немецкого мира.

[2] Сознательная фактическая ошибка. Дивизия «Руссланд» никогда не находилась в подчинении войск Ваффен-СС. Сделаем вид, что в этом мрачном мире предателей выперли из своих рядов чистоплюйские офицеры Вермахта.

[3] Эмблема СС.

Глава шестая Петля

«Отнеси платок кровавый

К милой любушке моей

Ей скажи – она свободна

Я женился на другой».

Рейхскомиссариат Московия, Москау. 10 мая, 1962 год.

Я дошёл. Я сам в это не верил, никогда до конца не верил, но дошёл.

Я не верил, каюсь. Самый натуральный Фома Неверующий, мерзкий, склизкий, сомневающийся трус, что не видел даже призрачной надежды на успех ещё там, в подземном кабинете Алеутова. Я знал, я понимал, я осознавал каждой клеточкой своего тела, что меня посылают на убой, на охоту за призраками. Не просто лечь грудью на амбразуру, а лечь на неё в густом утреннем тумане, в котором твои товарищи не увидят и не смогут воспользоваться плодами твоего подвига. И всё-таки, я лёг. Лёг, и оказалось, что туман рассеялся.