Чёрный аист

Это я знал. В лесах обитали лесовики и пущевики, в болотах — болотяники, в полях навевали сон мары, в озере Свитязь под Новогрудком караулили зазевавшихся парней русалки-свитязянки. И была еще деревня Велин на Днепре, где могилы моего деда Александра и бабы Анны. Дед был кем-то вроде мольфара, об этом мне не раз говорил отец.

Велин манил меня не меньше Хадыженска, но в отдаленной перспективе. Сейчас же я ехал в Одессу.

8

В Одессе наша команда поселилась в гостинице на Дерибасовской.

— Самая знаменитая улица в городе, — сказал Семёныч. — Время до тренировки есть, можете пройтись.

Я в компании тяжеловесов Димы Букина и Коли Быкова прогулялся по Дерибасовской. Наша троица, видимо, смотрелась хорошо. Впереди мальчик-с-пальчик, за ним, как телята на веревке, два бугая. Мне наши тяжи нравились больше мухачей. Во всяком случае, меня они слушались беспрекословно. Видимо, им было лень думать самим. Или их просто не научили думать.

Одесса мне нравилась задолго до того, как я в ней оказался. Путеводителем служили книги Катаева, Ильфа и Петрова, Олеши, Паустовского, Бабеля. Я даже с удовольствием читал некоторые стихи Багрицкого, настоящая фамилия которого была Дзюбин. Немалую роль сыграли и песни Утёсова и Бернеса. «Фонтан черемухой покрылся, бульвар Французский был в цвету…» Короче, Молдаванку и Пересыпь я видел как на ладони.

Мы дошли до памятника Дюку, как здесь называли Ришелье, и спустились по Потемкинской лестнице. Она оказалась не такой уж маленькой.

— А куда это гуляет такой красивый мальчик? — спросил меня внизу какой-то мужчина с тростью.

Мне он показался старым дедом.

— Вот у них спроси, — показал я пальцем на своих спутников.

Мужчина скользнул по ним рассеянным взглядом, хмыкнул и прошествовал, поигрывая тростью, дальше.

«А здесь ловить ворон не стоит, — подумал я. — Город порто-франко, однако».

— Чего это он? — спросил Букин.

Как обычно, он среагировал на происходящее с большим опозданием.

— Спросил, какая сейчас погода, — сказал я.

— Нормальная погода, — задрал голову Букин.

— Солнечная, — согласился с ним Быков.

Над Одессой простиралось безоблачное небо. Щекотал лицо легкий ветерок. Где-то вдалеке шумело море.

— В порт пойдем? — спросил я.

— Зачем? — остановился Букин.

— Смотреть на корабли.

— Можно, — сказал Быков.

— Ладно, — вздохнул я. — В порт пойдем в другой раз.

Провожатые переглянулись и послушно поплелись за мной в гостиницу.

Моей главной задачей было держать вес, и я не ходил ни на обед, ни на ужин.

— После взвешивания съешь бифштекс, — успокоил меня перед сном Семёныч. — Я для тебя отложил.

Я сглотнул голодную слюну и отправился спать.

В спортзал мы поехали на трамвае. Как ни странно, народу в вагоне было немного. Всей командой мы сгрудились на задней площадке. Рядом со мной сидела пятилетняя девочка с бабушкой. Видимо, совсем недавно девочка научилась читать и теперь с удовольствием демонстрировала это окружающим.

— Гас-тро-ном! — объявляла она. — Ап-те-ка! Па-рик…

Она запнулась.

— Парикмахерская, — помогла ей бабушка.

Трамвай подъехал к длинному забору из листов металла и погромыхал вдоль него. Большими буквами на нем было начертано самое популярное русское слово из трех букв. Девочка громко его прочитала. Борцы, тоже глазевшие в окно, грохнули. Особенно громко смеялись тяжеловесы.

Бабушка ахнула, схватила в охапку сопротивляющуюся девочку и вывалилась на остановке из трамвая.

— А ты книжки читаешь, — строго сказал мне Семёныч.

В отличие от своих воспитанников, он не засмеялся.

На взвешивании я уложился в свои пятьдесят два килограмма.

— Надо как-то пару килограммов добавить, — озабоченно сказал мне Букин. — Всего девяносто шесть на весах.

Он боролся в категории до ста килограммов.

— А как у Быкова? — спросил я.

— Тому можно до двухсот жиреть.

Недавно в финале Олимпийских игр наш Александр Медведь выиграл у двухсоткилограммового американца Тейлора, и мы знали, как выглядят люди, весящие два центнера.

— Сходи к Семёнычу, — посоветовал я. — У него есть бифштексы.

Букин кивнул и пошел искать Семёныча.

Я поймал на себе несколько заинтересованных взглядов тренеров из других команд.

«А эти что пялятся?» — с тревогой подумал я, разминаясь.

На втором ковре объявили мою фамилию, и под присмотром Быкова, в руках которого было большое полотенце для обмахивания в перерыве, я отправился бороться с местным парнем. Он оказался слаб, и я легко положил его в первом периоде. В моей категории хозяева часто выставляли борцов, что называется, для галочки. Этот был из них.

— В следующем круге у тебя хороший парень из Львова, — сказал мне Семёныч. — Бутерброд хочешь?

— Нет, — отказался я. — Пойду книжку почитаю.

Я знал, что говорить об этом Семёнычу не стоило, но ничего не мог с собой поделать. Сейчас у меня в сумке лежали рассказы Бабеля.

Львовянин по фамилии Мунтян действительно оказался хорошим парнем, но я тем не менее выиграл у него балл, несмотря на явную предвзятость судьи на ковре.

— Молодец! — сильно хлопнул меня по плечу Семёныч. — Еще одна победа, и ты в призах!

Я почувствовал, что от него попахивает пивком. А может, и не пивком.