Чёрный ход

— Буду говорить прямо, мэм…

— Рут. Зовите меня Рут.

— Вы шансфайтер, Рут. Охотница за головами. Непростыми головами, замечу. Мистер Пирс не похож на бандита, и всё же… Меньше всего я бы хотел, чтобы в Элмер-Крик началась заварушка. Как видите, мой интерес чисто служебный. В противном случае я не стал бы вас тревожить.

Что выбрать, думает Рут. Одно из двух. Что?

Выбор сделан.

— Бенджамен Пирс — мой отчим. Моя мать вышла за него замуж после смерти отца. Я тогда была младше, чем вы во время знакомства с люстрой. Вы удовлетворены, Джош?

— Целиком и полностью! Падчерица явилась в наш городишко, чтобы пристрелить собственного отчима? Нет, в такое не поверит ни один судья!

Шутит, отмечает Рут. Ну, как умеет.

Этого парня следует взять на заметку. Бандиты легче лёгкого становятся шерифами, оставаясь бандитами. Ласковые да благодарные, они стреляют в спину, потому что в лицо боятся. Вторая встреча в одном городе? В одном и том же салуне? Рут не любит совпадений. Всякий, избравший ту же судьбу, что и она, знает: случайные совпадения редко бывают случайны.

Взгляд шансфайтера. Талант шансфайтера.

Слушая вполуха болтовню парня, Рут Шиммер смотрит на помощника шерифа. Смотрит так, как умеет. Так, словно намерена без промедления выхватить «Молнию» из кобуры и стрелять на поражение. Впервые в жизни она смотрит так, будто вот-вот выстрелит, не собираясь стрелять.

«Вы не поверите, мисс Шиммер, но перед вами другой человек…»

Мистер Редман больше не похож на схему разделки коровьей туши. Нет областей: светлых, красных, тёмных. Нет песка и пепла, розы и пурпура, раннего вечера и поздней ночи. В контуре, обозначающем границы мистера Редмана, которого друзья зовут Джошем, кипит чистая белизна. Катятся снежные волны, искрят, слепят взор. Ни единого пятна темнее парного молока из-под коровы.

Захоти Рут пальнуть из «Молнии» — не нашла бы куда.

— Что с вами, Рут? У вас такой вид, будто вы увидели привидение.

— Ничего. Всё в порядке.

— Знаете, что я вам скажу? Это покажется странным, но вы тоже не слишком-то изменились со дня нашего знакомства. Я часто вспоминал о вас, представлял, как вы стоите тут с револьвером…

Джош наклонился вперёд:

— И вот сейчас я вижу: вы точно такая же, какой были.

Лжёт, подумала Рут. Или не лжёт.

Это смотря о чём он говорит.

* * *

На улице она перебрала воспоминания, как нищий — мелочь. Чистая, ослепительная белизна. Ни одного тёмного пятна. Что-то ещё? Она что-то упустила?

Тень.

Зыбкая тень рядом с помощником шерифа.

«Вы не поверите, мисс Шиммер, но перед вами другой человек…»

Другой, не другой, думает Рут. Джошуа Редман, кем бы ты ни стал, ты по-прежнему терпеть не можешь одиночества. Душа общества, миляга-парень, улыбка до ушей. Кто поверит, что тебе жизни нет без своего воображаемого друга?

«Не трать патроны зря, — шепнул дядя Том. — Пустое дело, девочка».

Иногда Рут думала, что и ей неплохо было бы обзавестись воображаемым другом. Кем-то вроде дяди Тома. Вот уже девять лет и три месяца покойный Томас Шиммер мог быть ей только воображаемым другом.

Одиночество не снаружи. Оно внутри.

2 Джошуа Редман по прозвищу Малыш

— Давно рванул на закат?

Шаткий стул издаёт жалобный стон. Вздрагивает стол: Сэм Грэйв с размаху грохает на него кружку пива. Шапка пены сползает на столешницу.

— Шутишь? Только начал.

— Врёшь!

— Вторую пью! Господь свидетель, вторую…

Джош салютует приятелю початой кружкой.

— Догоню, — рокочет Сэм. — Не уйдёшь. Понеслась!

И ревёт, как бугай весной:

— Лиззи! Пивка старику Сэмми!

Этот догонит, сэр! Не извольте сомневаться! Неужели вы хотите, чтобы слуги закона трудились в поте лица, умирая от жажды? Стыдитесь! А лучше присядьте рядом, скоротайте вечерок. Видите, тут даже плевательницы есть. Приличное заведение, сэр!

И, кстати, не пивом единым…

— Лиззи, дорогуша! Кукурузки нам! Жареной с солью!

Сэм в доле:

— На двух бизонов! И бобов с подливой.

После ухода мисс Шиммер народ как с цепи сорвался. Валит в «Белую лошадь» толпой. Дробный перестук игральных костей. Шлепки карт. Стрёкот рулетки. Закрыть глаза, прислушаться, так не салун, а летний луг. Топочут жеребята, стрекочут цикады, шлёпает лапами пёс, вымокший в ручье.

А накурено-то! Нет, не луг. Труба паровоза.

— Ставок больше нет!

Бутылка звякает о край стакана. Булькает виски. Гул голосов вздымается к потолку, забивает уши щекотным бормотанием. Фигуры завсегдатаев, как моряки с разбитого корабля, тонут в пластах табачного дыма. Словно тут палили из дюжины стволов! Джош достаёт заранее свёрнутую самокрутку. Сэм — дешёвую коричневую сигарку. Суёт в рот: точь-в-точь палец прикусил! Чиркает спичкой, наклоняется через стол, даёт прикурить.

— Дерьмо какое-то, Джош. Богом клянусь, дерьмо.

— Что? Где?

— Чёртова куча дерьма, говорю. Нюхом чую.