Столько надежды прозвучало в вопросе призрака, что у Джоша на глаза навернулись слёзы. Совсем малец, подумал он. Пропадёт ведь…
— Пошли.
Приобнять тахтона за плечи не получилось. Рука беспрепятственно прошла сквозь нового приятеля.
— Извини…
Двое одиноких, потерянных мальчишек зашагали прочь. Живой и мёртвый. Ну да, не совсем мёртвый. Так ведь и Джош не вполне живой — надолго ли его хватит? Призрак, стучало в голове у Джошуа Редмана. И что с того? Мёртвые не делали мне ничего плохого. Только живые.
Вдвоём по-любому веселее.
5
— Может, тебе ещё и спичек? — ухмыляется Нед Хэтчер. — Раньше бы прикуривал, пока полыхало.
— С какой стати оно вообще загорелось?
Сэм проверяет свои сигарки, ругается. Тоже промокли.
— Это Хью окурок бросил! — Эйб Сазерленд, третий из братьев, зло сплёвывает на землю. — Точно вам говорю! Швыряет где ни попадя!
Рябой верзила Хью до глубины души возмущён таким обвинением:
— Я? А ты сам, а?
— Что я сам?!
— Ты куда окурки бросаешь?!
— Тебе в штаны!
— Когда оно полыхнуло? Нет, ты скажи, когда?!
— Ночью. Ещё по темноте, ближе к утру.
— Вот! Под утро!
— Что — вот?
— Я в своей хибаре дрых, понял?
Заскорузлый, чёрный от сажи палец тычет в груду мокрых головешек — останков времянок, дававших кров нефтяникам.
— Какого дьявола мне по ночам бродить?!
— Откуда я знаю? Приспичило, вот и вылез…
— Спал я! Меня Джек разбудил…
— Точно, — кивает Джек. — Я его разбудил.
Или не Джек. Все так перемазались в грязи и копоти, что узнать кого-либо в сонмище чумазых чертей проблематично.
— Кто тревогу поднял?
Джош смотрит на обгорелый, местами оплавленный насосный механизм. Механизм похож на гигантского палочника. Очертания его колеблются, текут знойным маревом, начинают мерцать.
Между Джошем и насосом возникает силуэт тахтона.
— Явился, не запылился! Ладно, после потолкуем.
Губы Джошуа Редмана неподвижны. Лицо не меняется. Но беззвучные слова — о, в них он вкладывает всё, что думает о поведении ангела-хранителя. Гнев вспыхивает и гаснет. Два ада, думает Джош. Нет, не тот, который я вижу в снах
Крик и эхо. Тогда и сейчас.
Нет, тахтон. Пожалуй, я не стану выговаривать тебе за ночное самовольство. Мелкая шалость не стоит взбучки.
— Тревогу? — многочисленные Сазерленды чешут в затылках. — Кажись, Джек поднял. Вышел отлить, глядь: пожар, мать его! Стал орать, будить.
— Никого поблизости не видел?
— Да вроде, нет…
— Краснокожие, — произносит Эйб. — Точно вам говорю!
— Что — краснокожие?
Многие оглядываются по сторонам. Нет, никого.
— Если эти не захотят, — Эйб опять плюёт себе под ноги. С ожесточением растирает плевок сапогом, — ты их днём с огнём не увидишь. Все слыхали? Днём с огнём. А уж ночью и подавно.
— Зачем им нас поджигать?
— У нас с шошонами мир.
— Мир миром, — вмешивается Джош, — а нефть вы добываете на их территории.
— Это наш промысел!
Спорить с Сазерлендами себе дороже: чуть что, глотку перегрызут! Семейная собственность — дело святое. Джош машет рукой:
— Остыньте, парни. Никто вашу нефть не отбирает.
— Это наш промысел!!!
«Расскажите это шошонам, сэр, — думает Джош. — Они-то уверены, это их земля». Он прикусывает язык, боясь произнести опасные слова вслух. Сазерленды и так на взводе. Одна искра — и полыхнут вдвое жарче их драгоценного промысла.
— Зачем им вас жечь? Шесть месяцев всё нормально было…
— Сюда род Горбатого Бизона откочевал. Может, им мы не по нутру?
— Горбатый Бизон?
— Там стали, — кто-то машет рукой на северо-запад. — Милях в десяти.
Вряд ли промысел подожгли индейцы. Огонь едва не пошёл по прерии аккурат на них. Когда бы не мисс Шиммер и её дружки, перекопавшие склон… Индейцы не безумцы, сэр. Самим себе проблемы создавать? Решили устроить поджог — обождали бы, пока ветер сменится.
— Точно, краснокожие! — кипятится Эйб.
— Больше некому!
— Увижу хоть одного индейца в окрýге — пристрелю!
— Верно!
— Пусть только сунутся!
Гомонят возбуждённые мужчины, сыплют угрозами и проклятиями. Джош глядит в сторону предполагаемого становища шошонов — и видит одинокого всадника на пригорке. Индеец? Нет, саквояжник, отчим мисс Шиммер. Спутников не видно — уже скрылись за холмом. Он-то почему задержался?
С такого расстояния лица не разглядеть. Но Джошуа Редман уверен: всадник смотрит на него. Ни на кого другого, только на него.
Какого чёрта он пялится?!