Чёрный ход

Луна опустилась ниже, сделалась красной, словно за пределами города бушуют лесные пожары. Её свет напоминает Джошу пожар, в котором сгорел посёлок дяди Филипа и тёти Мэри. Там, на границе дымящихся руин, один несчастный мальчишка встретил другого — притворщика в детской личине. Дальше они пошли вместе, на счастье одного и на беду другого.

Орёл и решка. Удача и неудача.

«Я не испытываю к тебе чувств. Никаких чувств, добрых или злых. Я вообще не испытываю чувств в твоём понимании. Все мои чувства, необъяснимые для тебя, направлены на мне подобных. Много ли у тебя чувств к своим штанам? Башмакам? Да, ты для меня важнее башмаков. Но эта важность не делает тебя кем-то, заслуживающим моих чувств. Она делает тебя чем-то, а к чему-то я равнодушен».

Тринадцать лет — прекрасный возраст, чтобы умереть. Двадцать семь — тоже неплохо. Девяносто восемь — ещё лучше. Но все возрасты хороши, чтобы жить. Не сомневайтесь, сэр, это чистая правда.

3 Рут Шиммер по прозвищу Шеф

— Где Дэйв? И где ты шлялась всю эту ночь?!

Пирс в бешенстве. Его последний вопрос — вопрос отца к гулящей дочери — рассмешил бы Рут, если бы у неё остались силы и желание смеяться.

— Я стучался к тебе. Стучал в двери, в стену. Жильцы жаловались, но что мне до них? Только не ври мне, что ты спала! От моего стука и мёртвые бы воскресли! Как вы могли оставить меня одного?

Это звучит так, словно Гранд-Отель — притон отъявленных убийц.

— Дэйв мёртв. Не кричи.

Лучше постучи, горит на языке. Постучи, Пирс, и мёртвые воскреснут. Промолчать — подвиг, но мисс Шиммер справляется.

Ответ бьёт Пирса под дых. Отчим замирает с вытаращенными глазами и разинутым ртом: не человек — кукла. Рут не поручилась бы, что это лишь оборот речи.

— Мёртв? Что с Дэйвом?

— Застрелен из револьвера возле церкви.

— Кем? Этим сумасшедшим пастором?! Я знал, знал! Я говорил Дэйву: ты слишком самоуверен, ты всё делаешь с нахрапу, так нельзя…

— Дэйва застрелила я.

— Вы повздорили? Чёрт возьми, что вы не поделили?!

— Дэйв покушался на жизнь преподобного. Я успела первой.

— Что ты делала ночью у церкви? Ты была одна?

— Я прогуливалась. У меня бессонница.

Нет, это решительно разговор строгого родителя с заблудшим чадом.

— Я должен был тебе сказать, — с потухшим взглядом бормочет Пирс. По лицу его катятся блестящие капли пота. — Надо было сказать. Тогда бы ты по крайней мере не вмешивалась. Тогда был бы шанс. Преподобный цел? Может, он хотя бы ранен?

— Преподобный Элайджа жив и невредим.

— Элайджа? Ты сказала — Элайджа?!

И вопль, способный посрамить трубу Иерихона:

— При чём здесь Элайджа?!

— Перед смертью Дэйв в присутствии свидетелей заявил, что покушался на Элайджу.

Спасая тебя, мысленно добавляет Рут. Она не в силах поверить, что говорит с тахтоном. Мо-Гуй, яомо — как их там? Это же Пирс, Бенджамен Пирс собственной отвратительной персоной! Не сказать, чтобы мисс Шиммер хорошо знала натуру мужа своей матери, но именно таким он представлялся в воображении Рут. Мелкий, трусоватый, прячущийся за чужой спиной, любитель ударить исподтишка…

Она не выдерживает.

Взгляд шансфайтера. Талант шансфайтера.

Пирс — слепящая белизна — возбуждён известием о гибели Красавчика. Бегает по комнате, заламывает руки. Он не замечает, что падчерица смотрит на него так, будто собралась стрелять. Но и Рут не замечает рядом с Пирсом того, кого она ещё недавно звала воображаемым другом. Это ничего не значит, призрак мог уйти, они не привязаны к телу верёвкой. Но даже окажись призрак на месте, Рут не смогла бы выяснить, ложная это душа или истинная, не заговорив со спутником отчима. Да и то — разве ложная душа обязана говорить правду мисс Шиммер? Бес — не свидетель под присягой, а Рут — не судья в парике.

С другой стороны, тахтоны боятся вылезать из краденых, откованных заново доспехов в присутствии шансфайтера. Значит, можно поставить семь к трём, что «плод фантазии», будь он здесь — изгнанный Бенджамен Пирс.

Вся эта рулетка сводит Рут с ума. Рулетка и бессонная ночь.

Пирс садится, нет, валится за стол. Суёт в рот всё подряд: кукурузные оладьи с патокой, фасолевый пирог, бобовое пюре под мормонским соусом. Густо мажет на хлеб сладкое свиное масло[37], добавляет соль, перец, откусывает здоровенный кусок. Завтрак Пирсу принесли в комнату, так как постоялец не желал спускаться в ресторан. Но это не завтрак, это натуральный chuckwagon[38]! Должно быть, демон, захвативший тело, нуждается в дополнительном питании. А может, у отчима есть дурная привычка заедать свои страхи.

— Ничего, — бормочет он. — Ничего нельзя поручить! Всё испортят, просрут, превратят в кусок дерьма. За каждым надо ходить, как за безмозглым сопляком…