Чёрный крестоносец

– Этот Бентолл – птица совсем иного полета. Не то что ваши люди или эти ученые, – говорит он, словно бы оправдываясь. – Бентолл, к примеру, отличный актер. Никто и никогда не разыгрывал меня с таким успехом.

Бентолл позволяет диким собакам терзать себя и не показывает ни малейшего вида. Бентолл практически одной рукой расправляется в пещере с двумя профессиональными убийцами. Вдобавок он поджигатель высокой квалификации. – Он пожимает плечами: ну впрямь извиняется. – Но, в конце концов, первых попавшихся людей с улицы в английскую разведку не берут.

Странная тишина. Еще более странная, чем в начале сцены. Все смотрят на первого в их жизни секретного агента. Впечатление, представляю, ниже среднего. Запавшие щеки, отощавшее тело – ни дать ни взять ходячий скелет. Для рекламных плакатов по вербовке в разведывательные службы свежих кадров едва ли гожусь. Любопытно, однако, как мои анкетные данные попали к Визерспуну. Ханг, правда, слышал меня. Но Визерспун еще не слышал Ханга.

– Ты ведь агент разведки, Бентолл, верно? – негромко переспрашивает Визерспун.

– Я ученый! – пускаю я пробный шар. – Специалист по топливу. – И поясняю:

– По жидким его разновидностям.

Сигнал, не замеченный мною, и автоматное дуло прижато к затылку капитана Гриффитса.

– Контрразведка, – говорю я.

– Спасибо. – Страж отступает назад. – Настоящие ученые не знают кодов Морзе. А ты поднаторел в этих делах, правда, Бентолл?

Я перевожу взгляд на лейтенанта Брукмана.

– Можете подлечить мне руку?

Визерспун делает шаг в мою сторону. Губы побелели, уподобившись побелевшим от напряжения костяшкам пальцев, сжимающих трость. Голос, однако, по-прежнему невозмутим.

– Когда я закончу. Тебя ведь может заинтересовать такая информация. Не прошло и двух минут, как я вернулся после пожара, а рация приняла депешу с «Пеликана», весьма ценимого мною.

Если бы моя нервная система функционировала в нормальном режиме, я наверняка подпрыгнул бы аж под потолок. Но сил на подобные гимнастические упражнения нет. И в заданных обстоятельствах у меня и мускул на лице не дрогнул. «Пеликан». Название, стоявшее в первой строке на том листе под промокашкой, копия которого покоилась сейчас в районе моей правой ступни.

– «Пеликан» прослушивал эту частоту, – продолжал он. – Согласно инструкции. Представляешь, как удивился радист сигналу SOS. На частоте, не предназначенной для таких сигналов.

Лицо мое неподвижно, как маска. Без всяких волевых усилий. Это результат шока. Я вдруг сейчас осознаю масштабы своего поражения. Причем никаких промахов я не допустил. Откуда мне было знать, что цифра «46» на том листе означала время, когда «Пеликан» и другие корабли, перечисленные в списке, начинают прослушивать эфир. На сорок шестой минуте каждого часа. Помнится, первый пробный SOS я отстучал как раз на сорок шестой минуте, когда настраивал аппаратуру. На волне Фучжоу, которой они обычно пользовались.

– Радист был не дурак, – продолжает Визерспун. – Потеряв тебя, он догадался: ты сменил частоту. Он выследил тебя на аварийных частотах. Услышал название Вардю. Дважды. Понял: что-то здесь не так. Зафиксировал буква в букву твои переговоры с «Аммандейлом». Выждал десять минут и включил передатчик.

Я все еще копирую статую с острова Пасхи, каменного идола, изрядно потрепанного ветрами столетий. Конец? Не обязательно. И, однако же, похоже, что так.

– «Ридекс Комбон Лондон» – телеграфный адрес твоего шефа? – допытывается он. Бесполезно пудрить ему мозги, уверяя, что отстукивал поздравительную телеграмму по случаю дня рождения моей тетушки Миртл в Путни. И я киваю. – Так и предполагал. А потому я послал туда свою радиограмму открытым текстом, поскольку не располагаю вашим кодом. Именно же такую: «Прошу игнорировать предыдущее послание. Ситуация контролируется. Избегайте попыток связаться со мной сорок восемь часов». Я осмелился подписать депешу твоим именем. Как считаешь, Бентолл, инцидент исчерпан?

Я молчу. Да и что тут скажешь? Никто теперь на меня не смотрит. Разглядываю свои руки. Даже Мэри не смотрит в мою сторону. Видно, не там, где надо, появился я на свет и не тогда, когда следовало. Мне бы родиться в Риме две тысячи лет тому назад. Тогда я мог бы уйти из жизни, бросившись на собственный меч. Передо мной проплывает видение: разверзшаяся, кровоточащая рана, и по напрашивающейся ассоциации я обращаюсь к Визерспуну с просьбой:

– Разрешите хирургу заняться моей рукой?

Он разглядывает меня долго, придирчиво и подытоживает:

– Сожалею, что жизнь развела нас по разные стороны баррикад. И вполне понимаю, почему начальство остановило свой выбор на тебе. Опасный ты человек!

– Более того, удачливый. Я еще поучаствую в твоих похоронах.

Он еще на секунду задерживает взгляд на моей персоне, после чего обращается к Брукману:

– Займитесь его рукой.

– Спасибо, профессор Визерспун, – вежливо говорю я.

– Леклерк, – равнодушно сообщает он. – Никак не Визерспун. Старый болтливый дурак отыграл свою роль и покинул сцену.