Славно потрудился Брукман. Вычистил мои раны чуть не проволочной щеткой, зашил, замотал фольгой, забинтовал, накормил меня таблетками и для пущей важности вкатил парочку уколов. Будь мы с ним один на один, я сплясал бы от боли танец дервиша, но при свидетелях не стал рисковать репутацией британской разведки. Когда он завершил курс врачевания, я без всяких церемоний перебрался поближе к капитану Гриффитсу. Визерспун – точнее, Леклерк – сел рядом.
– Тебе получше, Бентолл?
– Хуже не бывает. Если собакам положен ад, вашему пинчеру там самое место.
– Согласен... Скажите, капитан Гриффитс, кто из ваших ученых главный?
– Очередную пакость задумали? – спросил седой капитан.
– Я не склонен повторять вопросы, – мягко сообщил Леклерк, переводя невидящий взгляд на убитого.
– Харгривс, – устало проговорил Гриффитс. За дверью слышались голоса. – Зачем, Леклерк? Он только что встретился с женой. После многомесячной разлуки. Разве он способен сейчас отвечать на вопросы. Допрашивайте меня вместо него. В конце концов, я здесь отвечаю за все. Я, а не Харгривс.
Леклерк, пораскинув мозгами, спросил:
– Отлично. Каков уровень готовности «Черного крестоносца»?
– И это все, что вас интересует?
– Да.
– «Черный крестоносец» почти готов к запуску. Остается смонтировать стартовую систему.
– Что помешало закончить эту работу?
– Исчезновение доктора Фейрфилда. – Я попытался сфокусировать зрение на капитане Гриффитсе – не самая простая задача в калейдоскопе видений и голосов! – смутно осознавая, что только сейчас до него дошло, почему исчез Фейрфилд. Уставившись на Леклерка, он прохрипел:
– О Боже! Конечно, конечно...
– Конечно! – гаркнул Леклерк. – Не о нем речь! Почему же стартовую систему не смонтировали своевременно? Насколько мне известно, двигательная установка была закончена месяц назад.
– О Господи, откуда вам это известно?
– Отвечайте на вопрос!
– Фейрфилд опасался, что топливо может в условиях жары повести себя непредсказуемо. Это не считая дополнительного риска, который вносит система самоуничтожения. – Загорелая рука Гриффитса стерла пот с окровавленного лица. – Вам следует знать: испытание двигателя любого реактивного снаряда или ракеты, начиная с двухфунтовой и кончая ракетой с водородной бомбой, обычно оттягивается до последней секунды.
– Сколько времени требуется на запуск?
– Фейрфилд однажды при мне назвал срок: сорок минут.
– Лжете, капитан, – корректно заметил Леклерк. – Я знаю: важнейший плюс «Черного крестоносца» – ракета взлетает мгновенно.
– В условиях войны – да. Но пока нет уверенности в стабильности ракетного топлива. Надежно оно или ненадежно...
– Итак, сорок минут?
– Сорок минут.
– Слышишь, сорок минут, – сказал, обращаясь ко мне, Леклерк.
– Слышу урывками, – пробормотал я, – мой слух барахлит.
– Тебе дурно?
– Почему это мне дурно? – Я попытался продемонстрировать ему крайнее изумление, но его физиономия куда-то провалилась. – Почему мне должно быть дурно?
– Ты можешь запустить ракету, Бентолл?
– Я специалист по жидкому топливу, – с трудом выговорил я.
– А мне известно другое, – теперь эта физиономия нашлась. В трех дюймах от моего носа. – Ты был ассистентом Фейрфилда в Хепворте. И специализировался на твердом топливе. Я знаю.
– Ты знаешь чертовски много.
– Итак, ты можешь подготовить запуск? – настаивал он.
– Виски, – сказал я. – Дайте глотнуть виски.
– О Господи! – Он сопроводил это восклицание доброй дюжиной других, на которых мне, к счастью, не удалось сосредоточиться. Потом окликнул кого-то из своих. Китаец сбегал, видимо, в офицерское жилище. Так или иначе, пару секунд спустя в руку мне сунули стакан.
Глянул я сквозь туман на него, на свои пальцы – и два глотка опорожнил. Прокашлялся, отер слезы. Теперь я видел почти нормально.
Леклерк коснулся моей руки.
– Итак, что скажешь? Под силу тебе запустить «Черного крестоносца»?
– Не ведаю даже, как к нему подступиться.
– Ты болен, – беззлобно сказал Леклерк. – Не соображаешь, что городишь. Отоспись.
ПЯТНИЦА
10 часов утра – 1 час дня
Спал я два часа. Когда проснулся, солнце стояло высоко в небе, и доктор Харгривс осторожно, как ему казалось, тряс меня за плечо. Меня укрыли одеялом, почему он и забыл о состоянии моего левого плеча. Я попросил его быть повнимательней. Он обиделся. Тон, что ли, был у меня такой. Потом я отшвырнул одеяло, сел. Чувствовал себя отвратительно. Все тело ныло, рука и плечо неистово пульсировали, но усталость почти прошла, голова прояснилась, чего и добивался Леклерк. Ибо не мог в здравом уме рассчитывать, что спотыкающийся, заикающийся индивид – ни дать ни взять пьяница на пороге белой горячки – наладит сложнейшую техническую систему подачи ракетного топлива мощностью в сотни тонн взрывчатки. Я умею тешить себя – в исключительные, конечно, минуты – иллюзиями. Но полагать, будто Леклерк оставил меня в покое? Подобных иллюзий я не питал.