Чёрный Скорпион

— Гутен таг, майн либер фройлен,1 — с чувством и верхнебаварским акцентом проговорил я. — Дивные погоды стоят, не правда ли, ма петит2?

На этом мои фундаментальные познания в данных языках почти исчерпывались, и я перешел на великий и могучий.

Я сказал:

— Слушай, киска, не хочу выглядеть в твоих очаровательных глазках плохим мальчиком, но если не соизволишь ответить на некоторые пустяковые вопросы, возможно, я тоже вздумаю побаловаться с этой дверью. И тогда тебя не спасет даже порог.

Лола напряженно молчала, и я решил сменить если не стратегию, то хотя бы тактику. В самом-то деле, что я, зверь какой?

— Гм-гм-гм… — покряхтел я. — И где же мы всё это время пропадали? И куда ж это мы, бедняжки, запропастились, когда некий лопух вдруг нашел в некоем садике тельце некоей несовершеннолетней девочки? — с самым махровым жлобовским сарказмом проскрежетал я. — Очень, очень хотелось бы узнать.

Дудки. Она молчала как пень, если, конечно, такой эпитет применим к достаточно молодой и по-своему привлекательной женщине. А впрочем, почему бы и не применим, коли эта достаточно молодая и привлекательная действительно молчит как пень? И я решил пройти по линии грубой и безвкусной иронии еще дальше.

— А ты, слышь, актриса! Прямо Золушка какая-то — р-раз из грязи да в князи! Ну, Синдерелла урюпинская, у меня мало времени, в гляделки будем играть в другой раз.

Видимо, голос мой зазвучал по-иному, потому что Лола глубоко вздохнула и тихо произнесла:

— Я… я убежала…

И уронила голову, отчего та едва не улеглась лбом на грудь. Возможно, это был уже отработанный прием, однако чтобы сбить меня с панталыку, таких дешевых финтов недостаточно. Я холодно кивнул:

— Да-да, убежала. Об этом я, как ни странно, догадался. А почему?

Голос ее из-за массивной естественной преграды звучал глухо, словно из бочки.

— Мне… мне было страшно…

Я усмехнулся:

— Ну еще бы! Подговорила кого-то грохнуть девку — а сама в кусты?

Голова Лолы стремительно вернулась в исходное положение, и голос стал вдруг звонким, как у будильника.

— Нет! — вскрикнула она. — Честное слово!

Я прищурился:

— Что — нет? Погоди-ка, а может, это ты ее?

Лола стиснула зубы.

— Но вы же помните — я стояла рядом с вами, когда…

— Когда — что?

Она выдохнула:

— Когда раздался выстрел!

Я согласился:

— Ну да, вроде стояла. Так а кто стрелял-то?

В ее глазах промелькнули искорки неподдельного страха:

— Не знаю…

Я решил пока не давить эту тему. И тут же начал давить другую.

— А убитая? Ты ее знала?

— Нет.

— Ох, не верю.. — И вдруг мне показалось, что Лола не то к чему-то прислушивается, не то ждет чего-то, что должно скоро произойти.

Я невольно оглянулся, и до меня дошло, что, стоя на крыльце, представляю из себя замечательную мишень, если кто-либо надумает палить со стороны улицы. А в самом деле: "цыган"-то, допустим, уже не вернется, но мало ли тарантулов в этой банке?

Крепко взяв "артистку" за локоть, я потащил ее в сад. Не сказал бы, что она особенно сопротивлялась, однако что шла охотно, не сказал бы тоже. Зайдя за дом, остановился и посмотрел на Лолу. Глаза ее снова беспокойно забегали — по кустам и зарослям сада. Час от часу не легче! Неужто и здесь ожидать сюрпризов?

Уже в немалой досаде и на себя, и на свою "подследственную" я слегка тряхнул ее за плечи:

— Долго будешь мне вешать лапшу на уши, а?

— Да я понятия не имею, о ком вы! Я ее даже не видела, — пролепетала Лола.

— Твою мать! — уже совсем невежливо рявкнул я. — В вашей хавире убивают человека, а ты ни слухом ни духом?! А ну-ка иди сюда. — Дёрнул ее за руку и поволок вперед по тропинке.

Лола охнула:

— Что?! Что…

— Ничего! — Резко остановившись, я ткнул пальцем в траву. — Смотри! Вот здесь лежала та девушка. Кто застрелил ее? Кто? Валентин?

— Валентин?.. — В глазах Лолы снова заплясали огоньки страха. — Нет! Не может быть!

Я нахмурился:

— Может. Может, Лола, и ты это знаешь или по крайней мере подозреваешь, только боишься заложить его. Эй, а вдруг это любовь? — ухмыльнулся я, однако тотчас вернулся к грозному тону. — И девушка ведь была тебе знакома, правда? Ее звали… — изо всей силы сдавил тонкое запястье.

Лола закричала от боли. Злые слезы выступили из черных глаз. Я немного ослабил хватку.

— Ее звали…

— Будь ты проклят!.. Настя! Ее звали Настей!

— Молодец. Наконец-то начала соображать, что к чему. Но просвети-ка: ей было лет шестнадцать, не больше. Кем же она у вас работала? Подстилкой?

— Скотина! — Лола дёрнулась с такой силой, что едва не вырвала руку, — видимо, с явным намерением съездить мне, бедняге, по морде.

— Браво! — восхищенно сказал я. — Браво, но не бис. Вот мы и решились продемонстрировать публике свою яркую индивидуальность. Или сие — замашки провинциальной "мадам"?

— Ты о чем? — хрипло с ненавистью проговорила она.

— Считай — ни о чем. Извини, но школа все-таки чувствуется. И как это у вас называется? Взвод психологической разгрузки и морального обслуживания? Прости, но сама-то уж, поди, по возрасту вышла на сверхсрочную и теперь муштруешь перспективную молодежь? Делишься, тэк скэ-эть, секретами мастерства?

— Сволочь! — прошипела она.

Я не стал возражать.