«Истощенные постами апостолы словно вопрошали – что тебе надобно, инок? Живописец знал, что ему предстоит создать нечто свое, что не должно отгораживаться от жизни. Не пугать, не стращать верующих, а беседовать с ними сокровенно…
Как дивное эхо давным-давно ушедших времен, завораживают взор творения Андрея Рублева, открывшего людям прелесть неяркой красы Руси… Редкой красотой любы нам творения Рублева, ибо угадываем в них душу пращуров наших…
Любовь к ближнему, простосердечие – вот сила, которая подвигла Андрея Рублева на сотворение немеркнувших шедевров… В его произведениях говорят не почерк, не мазок, удар кисти, а сердце художника…
В искусстве древнерусской иконописи сходились самые сокровенные, заветные мечты народа, его стремление к поэзии, правде, не потому ли русская икона потрясает своей напряженной духовностью…Сергий Радонежский. Он дал художнику юное по чистоте восприятие мира (на полях Абрамов добавляет – мудрость. –
«Троица»… Сергий Радонежский построил Троицкий собор для утверждения идеи «единожития» всех людей земли – дабы воззрением на Святую Троицу побеждался страх ненавистной розни мира сего… Подвиг Рублева в том, что он еще раз подтвердил: идеи света бессмертны…
Суровые по письму лики старых икон на первый взгляд отражали историю Руси. Но они лишь замечали мрак окружающих человека событий. Где был выход? И этот ответ дали творения Рублева – светлые, полные радости жизни и веры в победу над силами мрака…
«Троица» – это заглавное русское творение. Рублев – не только отец нашей национальной живописи, он один из зачинателей философии Руси – всепобеждающего деяния добра» (стр. 24, 25, 26).
Главный собор. Двухэтажный. Наверху – летний.
Особенно красив верхний храм. Очень высоко и очень светло. Громадный и уютный.
Иконостас новый, с большими, молодыми, но очень хорошо написанными иконами.
Стены расписаны хуже. Но расписаны не сплошь, как в старых храмах (Ростов Великий, Василий Блаженный), а с промежутками, по-картинному, по-современному.
Много цветастых бордюров, разных лент (роспись) вокруг окон.
Иной у храма и колорит: розово-малиновые и голубые краски. В окнах – витражи (цветные стекла).
Все удивительно жизнерадостно. В общем, храм настраивал не на отказ от жизни, а наоборот. Он заражал жизнью.
Любите жизнь! Она и есть рай настоящий – вот какой смысл, кажется, вкладывал художник в росписи. Ваш край суровый. Но жизнь хороша.
Да, удивительно радостные службы были в этом храме.
А хор? С огромным балконом. Краски. Благоухающий ладан. Веселые росписи (никакой строгости). Даже Иоанн Предтеча в косматой шкуре не внушает ужаса. Добрые, веселые люди… Прославляющие жизнь. Красиво. Чудно!
А раззолоченные одежды служителей! Лев Толстой не видит в них красоты. А это было красиво. Черная мантия монаха здесь была неуместна. Выпадала из общего плана. И монахи редко вступали на второй этаж. Этот храм был целиком предназначен для мирских, для гостей. Радостью наполнялось сердце. Неожиданно.
Художник рассуждал: хватит суровости вокруг! А в храме надо красоты побольше. Чтобы верующие получали хороший заряд жизненной энергии. Чтобы им хотелось вернуться сюда.
Да, суровый север. И вдруг райские кущи. Выходить не хочется из храма.
И вход на второй этаж тоже радостный. Двускатное крыльцо.
Копаневы и Дурынины