Чистильщик

Неудобно, наверное, когда кто угодно с улицы может заглянуть и увидеть, что происходит внутри. С другой стороны, на свечах экономия: как бы ни был богат лавочник, едва ли он может себе позволить нанимать одаренного только для того, чтобы было кому постоянно поддерживать светлячка. Эрик подумал, что книги в этой лавке должны стоить и вовсе несусветных денег, даже замялся у дверей. Фроди — глаза у него на затылке, что ли? — подбодрил со смешком: дескать, не стой на пороге, не переживай. Сам же книжную долю с жалования отдавал. На всех отложена, потом по очереди все перечитают.

Эрик успокоился было: за то, что они вчетвером откладывали месяц, в городе пришлось бы работать года три. Хотя не так уж это выходило и много, если вспомнить, что за стоимость дюжины книг можно купить доброго ездового коня. И потому он снова заволновался, когда лавочник начал «кочевряжиться», сбивая цену и плачась, какие у него начнутся неприятности, буде кто обнаружит в лавке книгу с клеймом библиотеки университета Солнечного.

Фроди хмыкнул, оттер Эрика плечом, молча водрузил поверх спорной книги пять увесистых томов. И улыбнулся. Лавочник вздохнул — слишком громко и тяжело, чтобы принять это за чистую монету — и указал на полку за спиной, мол, выбирайте. Книг там стояло изрядно: дюжины три, наверное.

— Он продал это мне вдвое дороже, чем вернул сейчас, — сказал Фроди. — И продаст еще кому-нибудь. К тому же, мы сегодня заберем столько, сколько у него покупают за месяц. Так что не дергайся, и выбирай спокойно. Тебе что интересно?

— Все. Лишь бы буквы были.

Фроди чуть подался вперед, вперившись в надписи на обложках. Ухмыльнулся.

— «Травы и цветы джунглей Харибдии». Пойдет? Или, вон «Откровения Осфрида Блаженного».

Эрик тоже рассмеялся.

— Пойдет, если не найдем ничего интересней.

— Тебе правда все равно?

— Я одолел библиотеку Солнечного. Все тысячу двести томов. Поверь, в сравнении с некоторыми трактатами травы и цветы джунглей наверняка увлекательнейшее чтение, особенно если с картинками.

— Верю. Как-то мы застряли в замке одного благородного, — Фроди покачал головой. — Ровно три тома. Священное писание. Воспитание благородного юноши. И наставления молодой хозяйке. К концу второй недели Альмод мог изложить священное писание наизусть, слово в слово. Я ему тогда проспорил три золотых — думал, этакий талмуд вызубрить невозможно. И после того мы стали выделять долю на книги.

Он помолчал и добавил почти мечтательно:

— Но слышал бы ты, как он крыл высокородных балбесов, не желающих тратиться на должное образование для детей!..

Эрик поморщился: вспоминать Альмода не хотелось. Пробежал глазами по обложкам.

— Вон. Жизнь и подвиги Сармира Мудрого. Путешествия Оффа Морехода тоже выглядят ничего. И новую пьесу…

Нет, новая пьеса Копейщика — надо же, уже переписали — подождет до следующего раза.

— … то есть какой-нибудь сборник стихов поприличней.

Лавочник положил книги на прилавок. Эрик раскрыл «Жизнь и подвиги…» на середине — он всегда так делал, чтобы понять, стоит ли книга его внимания — и пропал, очнувшись, только когда Фроди, хихикая, накрыл страницу ладонью.

— Я так понимаю, эту мы покупаем? А остальные две?

Эрик растерянно посмотрел на него.

— Понял, — усмехнулся Фроди. — Сам гляну. Вон, у окна табурет, а я пока повыбираю в свое удовольствие.

Эрик послушно устроился у окна и потерял счет времени. Очнулся только когда свет на миг потемнел — по другую сторону стекла обнаружилась чумазая мордочка. Мальчишка уставился на него, перевел взгляд вглубь лавки и помчался на другую сторону улицы. Эрик проводил его взглядом — оборванец разговаривал с благородным… нет, одаренным, вон и перстень, несмотря на меч. Но столько золота на одном человеке Эрик ни разу в жизни не видел. А за спиной у того, поглядывая в сторону лавки стояло четверо с мечами и перстнями, в одинаковых одеждах — явно телохранители.

— Фроди, тут что-то странное, — окликнул Эрик, опуская книгу.

Тот вернул на прилавок увесистый том, шагнул к окну — и Эрик впервые в жизни увидел, что «побелел как полотно» — не преувеличение. Только смуглое лицо Фроди стало не белоснежным, а серебристо-серым, словно не до конца отбеленный льняной холст. По ту сторону окна, словно почувствовав пристальный взгляд, поднял голову незнакомец, и его протянутая с монеткой рука повисла в воздухе.

Кто из них отмер первым, Эрик не понял. Свились плетения по обе стороны стекла — свинцовый переплет просто вынесло, точнее, внесло в лавку. Эрик едва успел вскинуть книгу, закрывая лицо. Предплечье больно рассек осколок. Фроди отшвырнул переплет в сторону, рыбкой сиганул в окно, пролетев под длинным языком белого пламени. Эрик перехватил чужое огненное плетение — какой бы там зуб эта компания не имела на Фроди, бросать человека, который заслонил его от тварей, он не собирался.

И вообще, вовсе необязательно было шарахать настолько неприцельно. Стейн обозвал бы подобное неряшество безобразием, работой лентяя, допустимой лишь когда напротив сплошная стена неприятеля, и все равно, кого именно убивать.