Чистильщик

— Сам! — рыкнул Гюнтер прежде, чем успели окончательно свиться полдюжины плетений, ибо просто смотреть на этакое безобразие никто не собирался. Ингрид распустила нити — сам, так сам. Еще через полминуты на полу лежало два тела. Гюнтер провел пальцами по щеке — целительное плетение остановило кровь и стянуло края раны. Шрамы украшают мужчину, но в гвардии не станут держать человека с испорченным лицом.

— Посылай за стражей. — сказал он трактирщику. — И принеси перо и пергамент, вдове я сам напишу.

Снова заскрежетали по полу столы, притихшая было таверна зашумела, возвращаясь к привычной жизни.

— Может, лично родственницу обрадуешь? — хмыкнула Гудрун. — А то потом ей две недели ни к кому нельзя будет выйти, траур.

— Нет, и без того уже мести языком начали. — Гюнтер поморщился. — Узнаю, кто Косматому такую глупость нашептал — сам прибью.

Ингрид бы сказала, что у покойный был достаточно глуп, чтобы и самому придумать. Но, в конце концов, это не ее дело.

Глава 17

Эрик хотел бы оглядеться, понять, что там с Фроди но тот, со шрамом, уже снова плел, и снова времени хватало лишь рвать чужие нити, но не атаковать.

— В прошлый раз ты сиганул в окно с третьего этажа, — просипел Фроди. — Сейчас впятером на одного. Что дальше, трус?

— «Дальше» для тебя не будет.

Пока он тут играет в кошки-мышки с одним, остальные четверо убьют Фроди. А потом и его, Эрика, чтобы не лез не в свою драку. Он отмахнулся от очередного плетения, все же успел оглядеться. Двое телохранителей обездвижили Фроди, перехватывая друг за другом разорванные им нити и блокируя его плетения. А тот, в золоте, и третий телохранитель начали плести свои.

Эрик бы выругался в три этажа, если бы успевал: сперва вода в легких, то, что сотворил тогда Альмод, и сразу следом — вытянуть все тепло, замораживая: лед разорвет нежнейшую живую ткань так, что ни один целитель не восстановит, можно даже не добивать. Даже если и сумеет разорвать — все равно помрет, в лучшем случае на всю жизнь останется глубоким калекой, задыхающимся от малейшего движения.

А можно и добить. К примеру, шарахнуть об стену, мышцы и кости прогнутся, поддаваясь, ледышка, в которую превратятся внутренности — нет. Быстрее, чем сжечь. Хуже? А кому довелось сравнить? Он рванул нити, готовые вот-вот забрать тепло из тела и понял, что перехватить нацеленное на себя плетение не успевает, если только не…

Рукоять клинка легла в ладонь. Мир привычно потускнел, потеряв разноцветье перевитых нитей. Изумленный возглас — кого из пятерых? Неважно. Эрик рванулся к ближайшему — еще один изумленный вскрик, потянулся к мечу слишком поздно, понадеявшись на плетения — клинок ушел в живот до середины. Фроди вырвался, успел зарубить того, в золоте. Двое кинулись на него, третий, со шрамом, ухмыльнувшись, шагнул к Эрику.

Он едва успел отдернуть голову, чтобы не получить мечом в лицо, а дальше получалось только блокировать удар за ударом, и молиться, но на молитвы времени не осталось совсем. Слишком уж шустр оказался этот меченый. Плечо обожгла боль, рукав противно прилип к телу, мешая двигаться и без того ослабевшей руке. Увернуться от очередного удара удалось буквально чудом, второго чуда не будет.

Фроди, уже успокоивший своих и не особо заморачиваясь благородством поединка, просто ударил меченого чужака в спину, и, пока Эрик лупал глазами и хватал воздух, точно выброшенная на берег рыба, вернулся к недобитку, скорчившемуся на мостовой, держась за живот.

— Кто сказал твоему господину про меня?

— Не знаю. Правда, не знаю!

Видеть в деле плетение, контролирующее разум, Эрику до сих пор не доводилось. С лица лежащего ушел страх.

— Кто?

— Не знаю.

Хрустнул под мечом позвоночник, тело затихло.

— Цел?

Эрик кивнул. Огляделся, ища что-то, чем можно было бы вытереть меч, прежде чем убрать в ножны — пожалуй, плащ этого сойдет…

Меч вернулся в ножны. Мир снова обрел цвет. Эрик услышал разноголосый гомон, вдохнул запах крови и дерьма из свежевспоротых кишок. Желудок подкатил к горлу, и он успел порадоваться, что с утра не ел. Фроди оказался рядом, взялся за плечо.

— Ну где же цел?

Эрик стиснул зубы, дожидаясь, пока плетение стянет рану.

— Все. — сказал Фроди. Легонько встряхнул. — Все кончилось. Мы живы, они — нет.

Эрик снова кивнул. И еще раз. Они живы. Эти — нет.

— Хлебнешь?

Он мотнул головой. Все кончилось.

Фроди за руку, точно маленького, повлек его в лавку. Усадил на подпаленный табурет.

— Точно цел? Ничего больше?

Не дожидаясь ответа, прошелся диагностическим плетением.

— Все хорошо, — выдавил Эрик. — Просто…

— Понятно. Отдышись пока. После первой смерти всех трясет. Я, помнится… — он махнул рукой.

Эрик тупо кивнул. Хорошо, что всех трясет, не так стыдно. Плохо, что это заметно.

Фроди шагнул к прилавку, за шиворот вытащил спрятавшегося там лавочника.

— Кому ты рассказывал про меня?

— Господин, милости! — полузадушенно просипел тот. — Все, что я говорил покупателям, это что даже чистильщики не гнушаются моим товаром. Клянусь!

Свилось плетение, лицо лавочника стало безразличным.

— Кто-то расспрашивал, что за чистильщики у тебя бывают? — продолжал Фроди.