Чистильщик

— Нет, господин.

— Кто-то расспрашивал про меня? Дескать, чернявый, курчавый, рослый?

— Нет, господин.

— Ты кому-то меня описывал?

— Нет, господин.

— Отпусти его, — сказал Эрик. — Он правда не знает.

Смотреть на лавочника было неприятно, и он перевел взгляд на пол. Медленно — тело словно одеревенело — нагнулся, подбирая упавшую книгу. В переплет глубоко впился осколок стекла. Попади такой в лицо, располосовал бы до кости, а то и кривым до конца жизни оставил. Эрик потянул стекло. Оно не подалось, пальцы дрожали, соскальзывали.

— В самом деле не знает.

Фроди распустил плетение. Лавочник недоуменно мотнул головой, уставившись на него, потом снова заскулил. Фроди выпустил его ворот.

Шарахнула дверь, пропуская влетевших стражников. Почему в этом городе они появляются только когда уже не нужны? Впрочем, в Солнечном стражи и вовсе не было. Или была, но Эрик на нее внимания не обращал? Припомнить не получалось. Он стиснул пальцы и осколок, наконец, сдвинулся, оставив после себя глубокую дыру. Перелистал страницы — так и есть. Непоправимо испорчена. Жаль…

Фроди неторопливо развернулся к двери. Главный у стражников, не тот, которого Эрик видел ночью, скривился, глядя на плащ застежку плаща, переливающуюся ярким живым огнем.

— Чистильщики… Сегодня что, все повально сдурели? В соседнем квартале…

Он осекся.

— Что в соседнем квартале? — спросил Фроди.

— Ничего господин.

— И все-таки? — в пальцах блеснула серебряная монета.

— Какие-то болваны сцепились с гвардейцами в увольнительной.

Серебряк перекочевал из руки в руку.

— С гвардейцами? А была ли среди них девушка — такая высокая, рыжая?

— Целых две. Высокие и рыжие. Как и парни — других в ту дюжину не берут.

— И кто кого?

— А ты… вы как думаете, господин? Семеро одаренных, хоть и пьяных до изумления, и благородный с телохранителями без дара?

Фроди усмехнулся.

— Если одна из девушек — та, о ком я думаю, дар бы не помог. И помощь остальных не понадобилась.

— Не знаю, что и о ком вы думаете, господин, но я нанимался в стражу, а не носильщиком трупов.

— В столице это одно и то же.

Стражник помолчал.

— Я должен спросить: кто были те, что лежат на улице, и что вы не поделили?

— Двенадцать лет назад его звали Хродрик Красавчик. И его люди.

— Его и сейчас так зовут… звали. И вы, как и я, наверняка о нем наслышаны, — стражник ругнулся, осекся на полуслове. — Прошу прощения, господин.

— Как по мне, других слов он и не заслужил, — фыркнул Фроди. — А что до повода для ссоры, он никого не касается.

— Прошу прощения господин, — повторил стражник. Перевел взгляд на лавочника. — Мастер, по уложению возмещать ущерб случайно пострадавшим в поединке одаренных должен проигравший… или его родичи. Но…

— Я разберусь, — сказал Фроди. — Ступайте. А то тела на улице напугают какую-нибудь добродетельную матрону.

Стражник перечить не стал, молча вышел, прикрыв за собой дверь. Эрик снова раскрыл книгу, провел пальцами по разрезу на странице. Читать можно. Он прижал том к груди, обхватив руками крест-накрест, точно защищая — или защищаясь, кто его разберет? Да когда же его трясти перестанет-то?

Фроди снял с пояса кошелек, положил на прилавок.

— Прости за неудобство, мастер.

Сложил выбранные книги в сумку, как ни в чем не бывало, мотнул головой Эрику, дескать, пойдем.

— Можешь одолжить немного? — спросил Фроди, когда они завернули за угол. — Дома верну. Тут рядом приличный трактир есть, завалимся и напьемся.

— Пить я не буду, — сказал Эрик. — А деньги есть, я же за книгами шел. Сколько тебе нужно?

— Ах, да, на хлебе и воде. Но вряд ли Альмод мог знать, что такая ерунда случится. Да и не скажу я ему, сколько раз повторять.

— Неважно, скажешь ты ему или нет, я-то буду знать. — Эрик тоже не понимал, сколько раз нужно повторить одно и то же, чтобы от него, наконец, отстали. Сменил тему. — А почему ты называешь ставку домом?

— Потому что другого у меня нет и не будет. Как и другой семьи. — Он помолчал. — Извини, совсем забыл. Спасибо, за мной должок.

— Нет. Ты спас мне жизнь, я а даже спасибо не сказал. И хватит об этом.

Фроди рассмеялся, хлопнул его по плечу.

— Уговорил, речистый. Пойдем… братишка. Тут рядом. Только, может, передумаешь? Это ж хуже нет, сидеть трезвехоньким и смотреть, как другие напиваются.

— Переживу как-нибудь. Зато будет кому тебя, — он осекся, слово «домой» не ложилось на язык, хоть ты тресни, — обратно доволочь.

Заодно и проверит, действительно ли оставаться трезвым рядом с пьяными так тяжко: ни разу не доводилось.