Чистильщик

— Травила, да живучий оказался.

Он на миг прикрыл глаза. Растянул губы в улыбке. Опустился на колени, коснувшись лбом земли.

— Что ж, спасибо. Вырастили, пристроили.

А что он не просил, чтобы его зачинали — так кто о том просил?

— Не юродствуй.

— Что ты. — Он выпрямился, все еще стоя на коленях, глянул снизу вверх, как когда-то. — Я совершенно серьезен. Могли ведь и приспать.

Приспать, оставить в сенях на холоде, пока не посинеет, не кормить, сунуть иголку в родничок — да мало ли способов? Эрик мысленно поежился и продолжил вслух:

— Творец велел почитать тех, кто дал тебе жизнь, — хорошее слово, «почитать». Оно совсем не обязывает любить… — Если он был чистильщиком, значит, давно мертв…

Не попросить ли у Первого разрешения покопаться в архивах, да не узнать, что за отряд тогда закрывал здесь прорыв? Впрочем, что от этого изменится? В глаза тому чистильщику не посмотреть, и не спросить, думал ли он, что творит. Впрочем, о чем он вообще? Сколько было таких до, и сколько еще будет после. Взять, вон, хоть Гейра. А сам он, совсем недавно, когда остановился лишь в шаге от…

— Сдох — туда и дорога, — сплюнула мать.

— Тебе виднее. А вам с отцом я действительно должен быть благодарен.

И благодарность — хорошее слово. Эрик поднялся, сунул руку за пазуху — после той истории, когда в них с Кнудом не узнали одаренных, решил, что перстень надо носить с собой, просто на всякий случай, а времени подогнать так и не нашлось. Дернул сильнее — шнур, на котором висело кольцо, больно рассадил кожу на шее. Ничего, затянет.

— Денег у меня с собой нет. — Он протянул перстень на ладони. — Но это стоит куда больше золотого.

Женщина не шелохнулась.

Эрик опустил руку, кольцо блеснуло в свете фонаря, устремившись к земле, и погасло. Развернулся к калитке.

— Больше я вас не потревожу.

— Бруни…

Он помедлил, не оборачиваясь:

— Теперь меня зовут Эрик.

Хорошо смазанные петли не скрипнули.

Ингрид выступила из темноты, едва он прикрыл калитку.

— Проводила? — спросил Эрик.

— Да. Славная девочка, жаль ее. И ничего не сделать.

Он кивнул — и в самом деле, ничего. Если бы Герд попала в руки целителя до того, как начала ходить, или хотя бы в первый год… Только откуда у деревенских возьмутся деньги на целителя?

Они двинулись по улице, сопровождаемые неумолчным лаем. Странно — в столице ночью было куда тише, чем в глухой деревне. Ингрид взяла его за руку, легонько сжала ладонь.

— Много успела услышать? — невесело усмехнулся Эрик.

— Достаточно.

— Только не надо меня жалеть.

— Жалеть тебя? — в ее голосе прозвучало искренне изумление. — Парня, который плетет так, что мне остается лишь завидовать? У которого руки-ноги на месте, светлая голова и отходчивый нрав? Жалеть?

— Вот насчет нрава — это ты чересчур.

— С остальным спорить не будешь? — рассмеялась Ингрид.

— Не буду.

Эрик сжал ее руку, молча благодаря. Так они и дошли до дома. Он открыл калитку, пропуская во двор.

— А твои живы?

Она пожала плечами.

— Меня нашли на пороге приюта, так что кто знает? Ни пеленки с вензелем, ни амулета — ну, знаешь, как это бывает в слезливых романах. Да и откуда бы…

И в самом деле. Куда проще бросить ненужного ребенка, чем кормить семь, а то и десять лет, выжидая, проявится ли дар — и кормить еще дольше, если не проявится. И такие люди не вышивают вензеля на пеленках, и уж тем более не оставят с младенцем амулет, который стоит немалых денег. У них и самих амулетов-то нет.

— Мы придумывали, конечно, — улыбнулась Ингрид. — Знатных родителей, с которыми что-то случилось — но они обязательно прознают о своих потерянных детях, найдут и заберут домой. Главное было не говорить воспитателям: выпорют, чтобы помнили свое место и не сочиняли невесть что. Да и остальным детям говорить не стоило, не засмеют, так донесут. А потом я стала старше, и поняла, что не стоит мечтать о несбыточном. Мой удел — монастырь. Если повезет.

А если не повезет — продадут в служанки, и молись, чтобы не глянулась хозяину. Потому что, когда он наиграется, или когда узнает жена, прислуга окажется на улице. Хорошо, если не брюхатая. Без рекомендаций. И тогда только в бордель… или в реку.

Эрик вздохнул, притянув ее ближе, обнял, коснулся губами лба.

— Не надо меня жалеть, — сказала Ингрид.

— Жалеть тебя? — усмехнулся он. — Ту, которая управляется с мечом так, что мне остается только завидовать?

Они рассмеялись хором, не торопясь разжимать объятья.

— А потом проявился дар, — закончила она. — Повезло.

Повезло — а, может, и нет, как знать? Жить в монастыре не хватая звезд с неба, может быть, стать настоятельницей — у нее бы получилось. Идти по веками предопределенному пути, так никогда и не узнав, чего лишилась? Сгореть за несколько лет, торопясь увидеть, узнать, ощутить? Кому довелось сравнивать?

— А что ты придумала про себя? — спросил Эрик, запуская пальцы ей в волосы.

Ингрид чуть отстранилась, заглядывая в глаза:

— Смеяться не будешь?

— Не буду, — пообещал он, снова привлекая ее к себе. Прижался щекой к щеке.

— Что я на самом деле королевишна дальней страны. Что меня украли разбойники и увезли далеко-далеко. Но когда-нибудь…