Чистильщик

— Отослал, сказал, что справится сам и свидетели ему не нужны. — Фроди покачал головой. — Ну как он может быть? Он тогда забрал меня, нашел в Солнечном Сольвейг и уже когда собирались уезжать, привел Тиру. А я тогда смотрю на них и думаю, если этот парень набирает людей, руководствуясь не головой, а… — он усмехнулся. — Они ж красивущие обе были, что Тира, что Сольвейг… Тиру вы все видели, по ней и сейчас не скажешь, что рубится как… рубилась… — он выругался. — А тогда вообще, стоит этакая девочка, беленькая, тоненькая, глазастая. Ой, думаю, не тем местом он выбирает, совсем не тем, значит, всем нам конец очень скоро, а мне только-только снова жить захотелось.

Он залпом замахнул кружку пива, мотнул головой, подзывая служанку.

— А вышло, что это я оказался дурнем, а он знал, что делает. И Сольвейг два года проходила, вон, Ингрид после нее четвертой пришла. И Тира, эх… Я ведь тоже думал, что она нас всех переживет. А… — он махнул рукой и снова сунул нос в кружку.

Эрик вздохнул. Сам он едва ли скорбел по женщине, которую видел лишь несколько раз и о которой ничего не знал. Но было очень жаль остальных. Они ее любили, каждый по-своему. И горевали, а он ничем толком помочь не мог. И сказать нечего и сделать ничего не сделаешь. И в голове крутится странное, крутится, но никак не складывается. Что имел в виду Альмод и там, внизу, и когда отсылал Фроди? С чем он собирался справиться сам и без свидетелей? Или не было в его словах никакого скрытого смысла, а сам Эрик просто придумывает невесть что, расстроенный чужим искренним горем и собственным бессилием?

Ингрид отложила ложку, не доев и половины, спросила:

— С тобой побыть?

Фроди помотал головой.

— Я сейчас пойду в таверну и буду там сидеть, пока не свалюсь под стол, заодно и Уну помяну. Как-то оно одно за другим…

Ингрид спорить не стала, выбралась из-за стола, коротко сжав ему плечо. Эрик пошел за ней.

— Отряд моей соседки был тем, что не дошел к нам, — сказала девушка, оказавшись в коридоре. Ткнулась лбом в плечо. — Я не хочу всю ночь таращиться в потолок и оплакивать их…

Эрик прижал ее крепче.

— Утешитель из меня… Честно говоря, могу предложить только одно средство. Зато неразбавленное.

Она тихонько хмыкнула, не поднимая головы.

— Пожалуй, то, что надо.

Ингрид заснула быстро, а ему не спалось — и дело было не в узкой кровати, на которой получалось уместиться вдвоем лишь обнявшись, и не в ярко светившей в окно луне. Признаться, если бы не боязнь разбудить Ингрид, он бы встал и ушел в город, бродить по улицам, авось, нарвется на очередного желающего ограбить одинокого прохожего — все лучше, чем гонять в голове по кругу одни и те же мысли в полушаге от ответа и знать, что тот не дается в руки не потому, что сложен, а просто потому что он сам не хочет верить в то, что получается. Немудрено, что и Альмод…

— Не спится? — открыла глаза Ингрид.

— Думаю.

— Расскажешь?

— Не знаю. Я не уверен, но получается, что целили все же в Альмода. Если бы ты решила его уничтожить, с чего бы начала? Чтобы он сам больше не захотел жить?

— Тира, — пожала плечами Ингрид. — Ульвар. Фроди.

— Ты?

— Нет. Мы с ним, скорее, добрые приятели, и только. — Она помолчала, размышляя. — Но прорицатели, действительно, бывает, не просыпаются после бдения.

— Как часто?

— Обычно — раз в год-два. Но в тот год, когда Тира ушла из отряда, было трое подряд в течение месяца. Поэтому то, что сейчас, второй за месяц, это много, но не… — Она снова помолчала. — Но я бы подняла записи Первых, прежде чем ответить точно. Память обманчива.

Эрик кивнул. Память обманчива, в ней остается только то, что по какой-то причине оказалось важным, да и сами воспоминания могут меняться со временем: когда детали стираются, разум пытается дополнить картину, сочиняя новые.

— Кто готовит смесь с черным корнем?

— У пророков свои секреты, но… — Ингрид резко села, и Эрику пришлось обхватить ее за талию, чтобы не свалиться с кровати. — Пошли к зелейнику. Быстро. Если ты догадался, то Альмод — тем более.

Эрик потянулся за одеждой.

— Зелейник готовит вытяжку, и разводит потом, заодно выверяя ее силу, чтобы всегда была одинаковой. — Сказала Ингрид, заматывая пояс.

Ожидаемо. Количество действующего вещества в черном корне — как и в любой траве — зависит от множества вещей. Сырое или жаркое было лето, на какой почве рос, когда собрали, как сушили и хранили… А учитывая, что, по слухам, ошибиться на одну-две капли, принимая свежий отвар, означало верную смерть…

— И только потом каждый прорицатель готовит смесь для себя, время от времени забирая у зелейника запас.

— То есть ничто не помешает зелейнику, скажем, заранее отлить совсем немного неразведенной вытяжки и дать кому-то одному?

— Или прорицателю ошибиться, решив, что ему нужно больше, чем на самом деле — как они это определяют, ведомо только им. Или ошибиться, отмеряя. Или усталость, болезнь, бессонная ночь — все это может изменить силу действия, точнее, силу реакции. — Ингрид тащила Эрика за руку так стремительно, что он едва за ней поспевал. — Но надо проверить…