– Вы меня поражаете. Что ж, если я должен выразиться прямо… Предположим, что кто-то, скажем, сэр Джулиус – конечно, я говорю это исключительно в качестве примера – умирает от отравления цианидом, выпив этого прекрасного кофе. Это было бы крайне неудачно для нас обоих: для вас, потому что вы этот кофе приготовили, и в равной степени для меня, потому что я оставался здесь в одиночестве достаточно долго, чтобы всыпать в него смертельную дозу яда. Каждый из нас в таком случае оказался бы в неприятной ситуации и был бы вынужден защищать себя, обвиняя другого. Однако до этого может и не дойти, и я готов рискнуть, если и вы готовы.
Глубоко встревоженный Бриггс некоторое время колебался, и затем сказал:
– Я останусь, пока кто-нибудь не спустится, сэр.
– Думаю, это мудро с вашей стороны, Бриггс. Если, насколько вам известно, в данный момент в нашем завтраке нет совершенно ничего опасного, то это гарантирует, что жизнь гостей продлится по крайней мере до обеда. Надеюсь, один из них скоро спустится. Я решительно проголодался. – Он улыбкой выразил высокую оценку своему владению английской разговорной речью и прошелся туда-сюда по комнате. – Не желаете ли выпить со мной чашку кофе, Бриггс? По крайней мере, это поможет скоротать время, и мы, так сказать, присмотрим друг за другом.
– Благодарю вас, сэр, я позавтракал час назад.
– Не сомневаюсь в этом, но уверен, что еще одна чашка вам не повредит.
Дворецкий отрицательно покачал головой.
– Вряд ли это будет уместно, сэр, – ска– зал он.
– Понимаю. Дворецкий в присутствии гостя не может угоститься даже такой малостью, как чашка кофе – даже если дом отрезан от мира снегопадом, и даже на следующий день после убийства. Я прошу прощения, что предложил вам нечто столь постыдное. Тогда мы подождем остальных. Кстати, я полагаю, придут лишь двое из них? Леди Камилла, несомненно, останется в постели.
– Нет, сэр. Горничная сообщила мне, что ее светлость решила встать.
– В самом деле? Эта юная леди обладает мужеством… и большей силой, чем может показаться. А лорд Уорбек? Мне прежде следовало справиться о нем. Сегодня он будет наверху или спустится?
– Его светлость завтракает в постели, сэр. Не думаю, что он намерен вставать сегодня.
– Это я вполне могу понять. Но по крайней мере, он завтракает. Это говорит о хладнокровии, которое поистине достойно восхищения. Значит, новость его не сломила?
– Он… Он пока ничего не знает об этом, сэр. Я не упоминал о… о происшедшем прошлой ночью.
– Право же, Бриггс, если позволите мне так выразиться, то ваше стремление держаться в тени кажется мне почти нечеловеческим. Но, полагаю, вы скажете мне, что английскому дворецкому не пристало поднимать вопрос жизни и смерти в присутствии своего нанимателя.
– Дело вовсе не в этом, сэр, – ответил Бриггс, в голосе которого прозвучала необычная теплота. – Если и есть на свете человек, который имеет право говорить с его светлостью о таких вещах, то думаю, это я. Дело просто в том, что, когда до этого дошло… когда я увидел, как его светлость лежит, усталый и слабый, но все-таки довольный, и как он рад, что я пришел и принес ему завтрак… В общем, у меня не хватило мужества, вот и все.
Если доктора Боттвинка и тронули очевидные душевные страдания дворецкого, то он ничем этого не показал.
– Вот как! – удивленно сказал он. – И однако же, Бриггс, я бы не принял вас за труса. Значит, затем его светлость пожелал вам счастливого Рождества – как я только что предложил это сделать – и вам пришлось пожелать ему того же в ответ?
Бриггс молча кивнул.
– Должно быть, для вас это был трудный момент. Но все равно нам нужно смотреть в лицо фактам: когда-нибудь придется ему об этом сказать. Без сомнения, он будет ждать, что утром сын придет его навестить.
– Да, сэр, – хрипло ответил Бриггс. – На самом деле он велел мне попросить всех гостей навестить его после завтрака, чтобы поздравить их, – тут его голос дрогнул, – с наступившими праздниками.
Историк вздохнул.
– В таком случае похоже, что эту новость ему вынужден будет сообщить «комитет всей палаты» [13], столь нелогично именуемый так английским парламентом, – сказал он. – Что ж, по крайней мере, сообща действовать легче.
Словно для того, чтобы подтвердить его замечание, в этот момент в комнату вошел сэр Джулиус. Под глазами у него были мешки, и, бреясь, он порезал подбородок.
– Доброе утро, сэр Джулиус, – вежливо сказал доктор Боттвинк.
– Доброе. Доброе утро, Бриггс. Что у нас на завтрак?
– Яичница-болтунья и копченый лосось, сэр Джулиус. Есть и каша, если желаете.
– Терпеть ее не могу. Ладно, Бриггс, вы можете быть свободны. Я сам себе положу.
– Хорошо, сэр Джулиус.
Какие бы кто ни питал подозрения касательно еды, подаваемой в Уорбек-Холле, у канцлера казначейства их явно не наблюдалось. Стоя у буфета, он положил себе на тарелку изрядную порцию еды, отнес ее к столу, уселся спиной к окну и приступил к завтраку. Доктор Боттвинк с облегчением вздохнул и последовал его примеру, сев за стол напротив канцлера.