Доктор Боттвинк умолк. Он вынул из кармана платок, тщательно протер очки, снова водрузил их на нос и продолжил:
– Сэр Джулиус охарактеризовал события, которым мы стали свидетелями, как не свойственные Англии. При всем уважении, у меня иное мнение. Это могло произойти только в Англии. Это на самом деле в высшей степени английское преступление. Я несколько удивлен тем, что именно он считал иначе. Вы можете возразить, – продолжил историк, хотя его слушатели, ошеломленные потоком слов, не выказывали ни малейшего намерения возражать, – что преступление – или, по крайней мере, убийство – это по сути своей феномен, не имеющий отношения к стране или нации; что, следовательно, нет разницы между английским и не-английским убийством. Но это заблуждение. Расследуя преступление, мы должны рассматривать два его аспекта: само действие, которое, в сущности, одинаково во всех странах и при любых правовых системах, а также социальную и политическую структуру, в которой оно произошло. Если свести дело к самым простым терминам, мы должны рассмотреть мотив преступления. Мотив, который имеет силу в одной форме общества, может попросту не существовать в другой. А как только определен мотив, установить преступника становится вопросом простой дедукции.
Доктор Боттвинк вновь снял очки. На этот раз он сложил их, и, держа в руке, энергично взмахивал ими в сторону слушателей, чтобы донести до них свои доводы.
– Так почему же я утверждаю, что это было английское преступление? – спросил он. – Потому что у него английский мотив. Потому что оно оказалось возможным благодаря политическому фактору, который является характерным для Англии. – Он на минуту смешался. – Возможно, мне следовало сказать, для Британии, – заметил он. – Простите меня. Я не желал оскорбить чьи-либо чувства. Я привык говорить «Англия», и с вашего позволения так и продолжу. Итак, это преступление – и по причинам, которые вскоре станут для вас очевидны, я использую это слово в единственном, а не во множественном числе – это преступление не могло бы произойти, если бы не тот факт, что Англия, единственная из всех цивилизованных стран, сохранила в своей конституции законодательную палату, место в которой можно получить лишь по наследству. И мотив этого преступления был совершенно прост: обеспечить место в этой палате одному человеку, убрав двух других, которые стояли между ним и правом это место занять.
– В жизни не слышал подобного бреда!
Сэр Джулиус, побледнев от гнева, начал наступать на доктора Боттвинка. Размахивая кулаком перед носом историка, он бессвязно выкрикивал:
– Вы смеете намекать на то, что я… Вы смеете намекать?!.
Так и не закончив предложение, он разразился невнятными гневными звуками. Доктор Боттвинк оставался совершенно невозмутимым. Он ни на дюйм не сдвинулся с места и продолжил говорить, не обращая ни малейшего внимания на эту помеху.
– Пока что, – продолжил он тем же нравоучительным тоном, – пока что мы рассматривали то, что на первый взгляд кажется простым случаем династического убийства. Но это дело несколько сложнее, иначе я вряд ли был бы вправе охарактеризовать его именно так. Уничтожение господствующей семьи в интересах представителей ее младшей ветви – это обычное явление для всех наций и всех эпох. Чтобы увидеть и понять этот инцидент в его истинном свете, будет полезно еще раз вернуться к рассмотрению биографии Уильяма Питта и к событиям 1789 года.
Тут лекцию снова прервали – на этот раз Камилла. Она уже начала испытывать глубокую неприязнь к Уильяму Питту, и при очередном упоминании его имени громко застонала. Однако доктор Боттвинк безжалостно продолжал: