Чисто римское убийство

– Зато я поговорил с его слугой. Он сказал, что в ночь убийства Эвридики Юний вернулся поздно, что его одежда была разорвана и испачкана, руки исцарапаны, и он был напуган, как Валтасар, узревший огненные письмена.

– Это Фрасон сказал?

– Что?

– Про Валтасара и все эти письмена?

– Это вавилонский царь…, – принялся объяснять иудей, но патрон его не дослушал.

– Жалко. Я подумал, что ты встретил единоверца. Мы могли бы сэкономить, взывая к его религиозным чувствам, – Петроний вздохнул. – Во сколько тебе обошлась его откровенность?

– Я заплатил дупондий83.

– Мне он стоил дороже. Не находишь, что сирийцы удивительно алчный народец? Как вы с ними уживаетесь?

– Серебро для алчущего подобно уздечке для осла. Кто держит ее в руках тот и управляет. Юний велел слуге не говорить никому о том, когда и в каком виде он явился домой.

– К тому же лживый и неверный, – заключил Петроний и, догадавшись по молчанию вольноотпущенника, что тот не поспевает за полетом его мысли, пояснил. – Я имею в виду сирийца. Низко продавать хозяина за какой-то дупондий.

– Как дождь не превратит пустыню в цветущий сад, так и серебро не насытит стяжателя. По пути к Лоллию я заглянул на Патрицианскую улицу и поговорил со служанкой убитой блудницы, Фаидой. Она говорит, что в завещании госпожи, Юний назван единственным наследником.

– Сколько ему достанется?

– Эвридика продала свою виллу под Медиоланом. А также принадлежавшую ее отцу, долю в небольшой свиноводческой компании. Что-то она потратила на обустройство, но успела немного и заработать. Фаида не знает точно, но полагает, что у хозяйки было не меньше 20 тысяч. Не считая нарядов, украшений и рабов. Это потянет по крайней мере на такую сумму.

– Приличная деньги для молодого человека, который донашивает отцовскую тогу84.

За храмом Спасения, улица начала все более круто забирать вверх, чтобы, вскарабкавшись на самый гребень Квиринала оправдать, наконец, свое название. Здесь стало уже не до разговоров. Наконец, когда впереди открылся вид на Санковы ворота и раскинувшиеся за ними поля Агриппы, всадник остановился, обессилено привалившись спиной к стене чьей-то усадьбы. Последовав его примеру, иудей в несколько глубоких вдохов восстановил дыхание и наконец закончил.

– По словам Фаиды позавчера Юний снова поссорился с ее хозяйкой. Добрая девушка говорит, что молодой человек часто бывал несдержан. Это не мешало ему регулярно брать у Эвридики деньги и почти никогда не возвращать долги.

– Вот как! Нам он не говорил, что виделся с Эвридикой в день ее убийства.

– И мудрецам случается ошибаться. А этот юнец, насколько я могу судить, преисполнен предрассудков, гордыни и тщеславия, но никак не мудрости.

*****

– Луций Лоллий, ты осел, – сообщил Квинт Лоллий Лонгин.

Сидящий напротив него Лоллий-младший обиженно вскинул голову. Наткнулся на суровый дядюшкин взгляд и бессильно уронил ее обратно, забормотав о том, как он рад и как ужасно он сожалеет. О чем Лоллий сожалел и чему радовался, осталось неизвестным, поскольку старший родственник не дал себе труда его выслушать. Лоллий-старший тяжело вздохнул и тоном смертельно уставшего человека закончил:

– И почему-то меня это ничуть не удивляет.

На некоторое время после этих слов в триклинии повисла тишина. Это была тишина, с которой Луцию Лоллию не хотелось иметь ничего общего. Она била в барабаны, ревела букцинами и рычала голодным львом, только что вырвавшимся из клетки. Эта тишина не предвещала ничего хорошего, и Луций Лоллий не в силах был больше ее терпеть. Осторожно приподняв глаза от крышки стола, он робко произнес:

– Дядюшка, а что еще я мог подумать?

– Хоть что-нибудь. Ты мог когда-нибудь, хоть о чем-нибудь подумать, – отрезал старший родственник.

– Я подумал, – решился возразить племянник.

– Надо же. Каких только чудес не бывает на свете. Маленький Луций уже научился думать, – воскликнул дядюшка умильным голосом, широко разводя руки в стороны и как бы приглашая весь свет порадоваться вместе с ним этому открытию. Затем он резким движением сложил руки вместе и, сплетя перед собой пальцы, рявкнул. – Ты придурок Луций. И всегда был придурком.

Луций Лоллий обиженно засопел.

– Я переживал.

– Зря.

– Волновался за тебя.

– А толку?

– Ты же уехал, никому ничего не сказав! – возмутился Лоллий-младший.

Старший родственник ответил на это восклицание тяжелым, немигающим взглядом, под которым Луций Лоллий снова склонил голову.

– Ты что, вообразил своей пустой головой, что я сбежал? – осведомился старший родственник. Племянник, кивнул в ответ. Квинт Лоллий воздел глаза к небесам и уже почти добродушно сообщил. – Ты еще больший осел, чем я думал. Хотя нет. Люди наговаривают на ослов. По сравнению с тобой, любой осел может считаться философом.

– А почему ты уехал?

– Да потому, что у меня были дела! – дядюшка в сердцах грохнул ладонью по столу.

Луций Лоллий испуганно вздрогнул и пожаловался:

– Ты не говорил про дела. В смысле говорил, что у тебя дела в Риме, а не… не помню, куда ты ездил.