Чистый кайф. Я отчаянно пыталась сбежать из этого мира, но выбрала жизнь

– Двадцать долларов? Это же настоящее серебро. И я совершенно уверена, что бриллиант в крестике тоже настоящий! – сказала я вызывающе.

– Могу дать вам за него двадцать долларов, не больше.

Я в отчаянии смотрела на оценщика. На моем лбу выступил пот, синдром отмены начал действовать в полную силу. Я использовала остатки товара Мича накануне вечером, и мне очень нужно было «поправиться», чтобы привести свой план в исполнение.

– Слушай, друг, умоляю! Я никогда прежде этого не делала, но я в отчаянии. Знаю, что мое ожерелье стоит больше, я смотрела в интернете. Пожалуйста! – взмолилась я.

– Мэм, меня ждут другие клиенты. Вам нужны эти деньги или нет?

Как бы дерьмово я себя ни чувствовала, ни в коем случае не могла расстаться с этим памятным предметом за жалкие двадцать баксов.

– Нет, спасибо! – рявкнула я, выхватывая ожерелье из его руки. Недавно Кайла сообщила мне, что после смерти Хавьера у нее возникли трудности с оплатой счетов, и она начала закладывать свои вещи в ломбарде и выкупать их обратно, когда получала зарплату.

Я понятия не имела, как работают ломбарды, и меня обрадовала перспектива продать свою собственность за наличные – в смысле радовала до сегодняшнего дня. Я села обратно в машину и ударила по рулю. Вот и что мне теперь делать-то?

Всю дорогу до дома мой мозг лихорадочно работал. Я придумала тысячу планов добычи денег и все их отвергла, осознав, насколько они не реализуемы. К примеру, ограбить какой-нибудь дом, продать наш телевизор, даже продать машину, чтобы выплатить долг Мичу. Тут я подумала, что надо купить еще пару «колес», чтобы мыслить достаточно ясно, и тогда получится придумать хорошую отмазку насчет того, куда подевалась моя гребаная машина.

Когда я пришла домой, холодный воздух впился в кожу, как миллион микроскопических бритвенных лезвий. Все волоски на моем теле встали дыбом, и я поспешила найти убежище под одеялом.

Кости ломило. Я смотрела, как над моей головой в спальне крутится потолочный вентилятор. Хотелось встать и выключить его, потому что от гула меня тошнило, но не было сил.

– БЛЯ! – горестно выкрикнула я. Как, блин, тут достать денег, если мне даже глазами шевельнуть больно?

Вообще говоря, если я больше четырех часов не кололась, начиналась психологическая отмена – обсессия, если больше пяти часов – вылезали на поверхность физические симптомы. После моей последней вмазки прошло четырнадцать часов, и мысль о самоубийстве в тысячный раз начинала манить меня.

Голоса моего подсознания были соблазнительными и не умолкали. Как ты можешь так жить? – бубнили они. Эта боль мучительна. Ты больше не можешь ее терпеть.

Элиот будет дома через три часа, а у тебя в этом месяце уже трижды был «грипп», ты не сможешь снова его провести. Просто покончи с этим. Покончи сейчас.

Я бросила взгляд на тумбочку, в которой Элиот держал свой внеслужебный пистолет. Надо только раз дернуть за ручку ящика и один раз нажать на спусковой крючок, чтобы все эти муки и психологические пытки прекратились. Моим ногам не лежалось на месте, казалось, будто тысячи огненных муравьев гложут мышцы. Сколько бы я ни сучила ногами, как бы сильно их ни напрягала, боль не отпускала. Я могла бы покончить с этим в один миг. Я могла бы заставить ее уйти.

Я захныкала и свернулась калачиком, как плод в утробе, качаясь взад-вперед в попытке умерить боль. От нее невозможно было спастись – она была повсюду. Она была внутри меня. Была частью меня. И всегда ею будет: таблетки были единственным средством, способным держать ее в узде. Как только я переставала кормить ее, она раздирала мое тело на части.

Кости ломило. Я смотрела, как над моей головой в спальне крутится потолочный вентилятор. Хотелось встать и выключить его, потому что от гула меня тошнило, но не было сил.

Я без колебаний подтащила себя к тумбочке и выдвинула ящик. Больше не могла терпеть ни секунды этой му2ки. Надо было отдать тому парню мое дурацкое ожерелье: двадцать долларов, по крайней мере, хватило бы на одну таблетку, и сейчас я была бы в порядке. А вместо этого умру.

Когда я доставала пистолет из ящика, меня застал врасплох звоночек входящего сообщения, из-за чего я вздрогнула и с грохотом уронила оружие в пустой ящик. С кровати мне было видно, кто это.

Лазарус.

Я метнулась к телефону и лихорадочно открыла СМС.

У меня есть, говорилось в нем.

– Конечно, у тебя есть, сукин ты сын! У тебя всегда есть таблетки, когда у меня нет ни гроша, ты, мудила! – в ярости крикнула я экрану. В те дни, когда у меня были сотни долларов, у Лаза всегда заканчивались таблетки. И каждый раз, когда была на мели – неизменно! – я получала от него СМС, помахивавшую перед моим носом любимым наркотиком, который невозможно было получить.