Чистый цвет

Она пыталась объяснить им, что психология – это не выход, что нужно вернуться к тому, чтобы смотреть на поверхность. Даже пока она это говорила, в ушах у нее отзывались ее собственные крики. «Мы полностью потеряли из виду поверхность и то, как полезно считывать поверхность, а когда мы пытаемся прочесть то, что внутри, мы просто выдумываем то, что внутри». Неужели именно за это ее привели сюда, удерживают здесь и наказывают? Из-за того, что она не верила в истории о реальности того, что внутри? Но она не верила не в этом смысле. Она знала, что то, что внутри, существует, но, может, они говорили: «Нет, ты не знала, ты забыла, насколько реально то, что внутри». Она забыла о власти того, что внутри; забыла, как оно сильно и что оно может утянуть под себя и, в конце концов, заточить тебя там, так что даже Энни тебя не услышит, где бы она ни была. Но Мира вовсе не это имела в виду! А может, и это. Она теперь запуталась в том, что такое поверхность, и в том, что такое внутри.

* * *

Потом внезапно в лист ворвался квадрат света и взломал его посередине, и золотой солнечный поток устремился по его прожилкам, так что жизнь стала рваться наружу, а не истекать из листа, и Мира выпала, она выпала вон из листа.

И тогда она услышала голос отца: «Теперь моя дочь не здесь, и если эта часть вселенной имеет ей что-то сказать, я скрою от нее то, что сделала моя дочь, и отвечу ей „я“ за нас двоих».

4

Энни и Мира хотели поговорить, поэтому они взяли свои чашки с чаем и вышли посидеть на лестничную площадку, а потом вышли на улицу, потому что Энни захотелось сладкого. Они остановились у кондитерской лавки и долго рассматривали через стеклянную витрину шоколадные конфеты, выбирая, какую из них съесть напополам. Энни хотела покрытую серой с перламутровым отливом глазурью конфету в форме кристалла размером с ранетку. Она сказала, что всегда хотела ее попробовать – такую красивую, с резными гранями. Но Мира увидела, как продавщица перекладывала эти конфеты на поднос, и тогда она подозвала Энни и показала ей, что это не твердый кристалл, как воображала Энни, а дрожащий, похожий на желе десерт, и в нем совсем нет ничего особенного или волшебного.

Тогда они зашли внутрь и сели за круглый столик. Мира ощущала близость с Энни. Пусть даже они не настолько близки, насколько могут быть близки два человека, всё равно они сидели за одним столом, и это было очень хорошо. Не обязательно быть настолько близко, насколько это возможно, чтобы было хорошо. Она знала, что Энни приводила в эту лавку и других людей, с кем делила напополам коробочку с девятью конфетами.

Мира думала, что останется в листе навсегда. Она думала, что листом стало теперь ее тело, и именно такова теперь ее жизнь: ничто из этого не стряхнуть. Она почти забыла, каково было находиться вне листа. Потом пришла Энни и вытащила ее. Энни спросила, не хочет ли она взять конфет. Энни поняла, что Мира в листе, но ей потребовалось немало времени, чтобы это осознать. Она увидела там Миру, не понимая, что видит. Потом, спустя много месяцев, она наконец осознала, что именно она увидела; там, внутри листа, была Мира.

Энни хотела рассказать ей, что произошло: «Случилось так, что ты ушла в лист». Энни рассказала ей всё, что увидела, не пытаясь в чем-то ее убедить. Она не говорила: «Можешь оставаться в листе столько, сколько захочешь», – но и не говорила: «Ты не должна оставаться в листе». Она просто рассказала Мире, что увидела, что Мира ушла в лист. «Ты кажешься очень бледной и очень неподвижной в последнее время, и мне хотелось бы знать, где твои чувства». Энни сказала это очень ласково, почти прикасаясь губами к самому листу, будто целуя его, и ее дыхание было похоже на поцелуй, и Мире стало немного щекотно от ее дыхания. И тогда Мира ощутила шевеление жизни, будто впервые почувствовав тело и впервые за долгое время услышав, как звучит человеческий голос.