Чистый цвет

Мира ощутила на себе дыхание Энни, от которого по ней пробежала дрожь. Потом Мира вздрогнула и начала возвращаться к жизни, увидела, чего ей так не хватало и насколько сильно. Хотя она была счастлива находиться так далеко, она осознала, что скучала. Ей чего-то недоставало. Она могла проспать все дни до конца своей жизни, ничего не ощущая, ничего не видя. Такое существование становилось для нее уютным домиком. Зачем же ей захотелось вернуть все эти чувства, если чувства и люди стали такими трудными? Но чувства и люди не были такими уж трудными. Люди любили ее, или хотя бы некоторые из них, или Энни, возможно. Она наверняка любила Миру, ведь больше никто не отправился искать ее в листе и не вытряс ее оттуда. «Пора», – произнес высокий, звенящий голос. Но точно так же, как она не была готова к смерти отца, когда узнала о его болезни, так же не готова она была вернуться в мир. Она чувствовала себя слишком усталой для этого. Она не хотела, чтобы ее тормошили. Она хотела, чтобы ее оставили в покое. Лист был неплохим местом для жизни. Она была со своим отцом. Ей не нужно было общество других людей, ничего для нее не значивших в сравнении с отцом. Она просто хотела находиться у воды или в любом другом месте, где был ее отец. Он умер, и Мира видела, что он ушел в лучшее место, где ему не нужно было быть личностью, и что в смерти нет ничего страшного. Так, без страха, она отправилась туда. Она последовала туда за отцом. Но как она могла оставаться там, когда ее ветвями шуршала Энни? Мира увидела ее прекрасное лицо – лицо человека, пришедшего ее спасти. Со стороны Энни это было очень смелым поступком: прервать ее пребывание в листе, где она была бы рада остаться. Но она не была рада остаться там навсегда. Даже без любви Энни она, в конце концов, почувствовала бы, что пора выбираться.

* * *

Энни сказала, что хочет попробовать одну их тех больших перламутрово-серых конфет в форме кристалла, а Мира сказала, что хочет попробовать трюфель, и, когда Энни села за стол, Мира по ошибке назвала ее «мамой» – обернулась, стоя у кассы, и окликнула: «Мам!» Мира сразу рассмеялась и попробовала сгладить ошибку, объясняя: «Ой, я просто смотрю на эти шоколадки с надписью „мама“». И краем глаза она посмотрела, есть ли на витрине хоть одна с надписью «мама», и там действительно лежало несколько штук. Энни сняла с нее сонное заклятье смерти, и Мира сказала, что хочет выпить чая с ароматом розы. Они собирались выпить чаю с печеньем и шоколадом, но не с той красивой перламутрово-серой конфетой-кристаллом, о которой сначала мечтала Энни. Энни решила, что ими лучше просто любоваться, а не обладать, что верно также и в отношении некоторых других вещей в этом мире.

Сидя напротив Энни, Мира задумалась, верно ли это в отношении ее и Энни, ведь иногда человеку суждено идти по жизни на расстоянии от любимого человека, и дистанция эта нужна, чтобы сделать отношения еще прекраснее. Самое важное – установить со всем в жизни правильную дистанцию. Стоять на правильном расстоянии, как Бог, отступивший от холста – ведь стоя слишком близко, увидеть ничего нельзя, так же как нельзя ничего увидеть, стоя слишком далеко. Вот так она и сидела напротив Энни там, за столиком в кондитерской лавке. Через стол Энни удалось вытянуть Миру обратно к жизни – обратно к человеческой жизни.

* * *

Потом они шли по улице мимо кирпичных зданий и зданий из бетона, бетон был и у них под ногами, а над ними было небо и глубокая тень на улице, по которой они шли. Они вышли с лестничной площадки в доме Энни, где они сидели на ступеньке, и Мира случайно оставила там свою чашку с чаем, но Энни взяла свою, так что им нужно было вместе пойти в какое-нибудь заведение. В округе было много заведений, куда они могли пойти, и Энни пригласила Миру пойти куда-нибудь.