Чистый цвет

– Да. Бессмертие – это когда гуглишь себя вечно.

* * *

Затем дни стали очень темными. На фоне неба вырисовывались силуэты деревьев, и мимо проносились темные очертания людей на велосипедах. Они напивались и ездили на велосипедах в проливной дождь.

Ливни чередовались с жарой – невыносимой жарой! Жара стояла, стояла и никак не заканчивалась, как будто злой старший брат уселся тебе на лицо и не слезает. Мы лежали под своими братьями и потели. Кто же знал, что мир станет таким жарким, ведь когда-то он был прохладным и жизнь только начиналась?

В те времена свежий прохладный ветерок казался началом чего-то особенного. Адам и Ева в своем эдемском саду наслаждались приятной весенней прохладой. Им обоим было немного зябко, и зверям тоже, а воздух был холодным, как стекло. Воздух был очень чистым тогда, в самом начале времен. Не было всех этих парящих всюду частиц пыли, пыли веков и тысячелетий, лежащей на всём сущем. В самом начале времен не было пыли. Хлопья кожи всех когда-либо живших людей заметают под мебель, под ковры тысячелетие за тысячелетием. И все-таки пыль никуда не девается! Она всё еще среди нас. Трудно представить, какими легкими и свободными были когда-то листья, как счастливы были птицы. Мы проводим свои дни в пыли умерших людей. Вышли из душа, две минуты – и мы уже грязные. Слишком омерзительно, чтобы об этом говорить.

* * *

Мы жили, словно плавая в супе – депрессии такой узкой и такой глубокой, что мы даже не осознавали, что переживаем ее. В воздухе и в наших жизнях наступил страшный застой. Мы стояли, не шелохнувшись, в замершем времени. Будто мы пассажиры самолета, который медленно заходит в плоский штопор и устремляется к земле. Что делать? Смотреть на других людей или не смотреть? Держать кого-то за руку и говорить «я люблю тебя», пусть вы только что встретились? Или зажмуриться и думать о тех, кого любишь, или о своем прошлом, или молиться? Мы метались между этими стратегиями, как мошкара, – порой молились, порой зажмуривали глаза, порой думали о прошлом, порой говорили «я люблю тебя» случайному встречному, – а в это время цивилизация штопором обрушивалась вниз. И вся вода, даже очищенная вода в пластиковых бутылках, содержала пластик.

Повезло ли нам: быть избранными, чтобы жить в это ужасное время – быть избранными, чтобы жить в это душераздирающее время, – ведь любой момент человеческой истории раздирает душу пуще ее конца?

Как одиноко было в конце света не иметь рядом всех тех, кто жил до нас, чтобы разделить эту участь вместе. Мы хотели, чтобы в этот момент они вернулись. Мы поняли, почему в историях об апокалипсисе кости умерших катались по земле и все, кто когда-либо ходил по ней, были собраны в одном месте. Просто потому что живым нужна компания мертвых. Мы хотим, чтобы наши предки помогли нам. Нам страшно. Мы хотим, чтобы они были рядом, чтобы они всё это видели, как хочет умирающий отец, чтобы все его близкие были рядом, собрались у его одра. Так и мы хотим, чтобы все, кто когда-либо населял этот мир, были с нами, когда мир, частью которого все мы были, наконец, прекратит свое существование. Нам кажется, что у них есть право это увидеть, быть здесь в его последний день. Каждый человек, когда-либо живший на земле, является частью этой версии мироздания, которой приходит конец, так что все когда-либо жившие должны собраться вместе, когда опустится занавес.

* * *

Что люди следующей версии мироздания будут думать об этой первой версии – если они сохранят о ней какие-то воспоминания? Они будут помнить эту первую версию так, как мы помним свою первую любовь. Вторая версия будет как зрелая любовь: долговечная, степенная, устойчивая и правильная. Она будет не похожа на первую любовь: краткую, травматичную, бесцельную и совершенно неправильную. Люди будущего будут оглядываться на мир, в котором мы живем сейчас, с некоторым недоумением и благоговейным страхом, не вполне веря, что жизнь могла быть такой, подобно тому, как мы, состоя в зрелых отношениях, не можем поверить, что прожили те, первые. Какая-то наша часть всегда будет любить первого партнера и немного по нему тосковать. Так и люди в следующей версии мира в самой глубине своего естества сохранят знание об этом первом черновике – беспорядочном, грязном, опасном и неправильном – совершенно не похожем на прекрасный новый мир, в котором однажды будут жить они.

* * *

Или, возможно, на самом деле мы не тоскуем по первой любви, несмотря на все песни и истории, которые внушают нам обратное. Возможно, мы просто готовим человеческую душу для еще более глубокой тоски, которую она почувствует однажды, когда ощутит каким-то своим тайным крошечным средоточием присутствие этой первой версии мира и в замешательстве будет стремиться вернуть ее со всеми ее несовершенствами.