Чюрлёнис

В Петербурге Чюрлёнису было тесно и неуютно. Утомляла вынужденная суета, деловые переговоры не давали желаемых результатов, нервировала неустроенность быта, давило безденежье – надо было каким-то образом зарабатывать на жизнь. Чюрлёнис горько иронизировал:

«Работа… есть, только надо иметь мину победителя и новый костюм. (Sic!) Смешно! Никогда не думал, что такие вещи нужны человеку, а все-таки нужны! Знаю это уже по опыту».

На «предпоследние» деньги он заказал себе визитные карточки. Но ему приходится выбирать – между возможностью заработать хоть какие-то деньги и творчеством, и он выбирает творчество. И работает «по 24-25 часов» в сутки – это его определение.

Складывается парадоксальная ситуация: рядом с Константинасом любимая женщина, жена, София, а он… одинок.

Вячеслав Иванов парадоксальность эту объяснял следующим образом:

«Чюрлёнис, думается, прежде всего, одинокий человек. Одинокий не во внешне биографическом смысле и даже не в психологическом только, но и в более глубоком и существенном: одинок он по своему положению в современной культуре, как, в частности, и по своему промежуточному и как бы нейтральному положению между областями отдельных искусств».

А еще Чюрлёниса одолевала ностальгия – тоска по родным местам. Именно так, а не по Родине с большой буквы, как это принято считать. Понятие «ностальгия» ввел шведский врач Йоханнес Хофер в 1688 году в диссертации, когда описывал заболевание солдат, дислоцирующихся в чужих странах. Конечно же, солдаты не думали о Родине, тем более с большой буквы.

Чюрлёнис чувствует, что Петербург не принимает его, нет, не друзья, не публика, а именно Петербург, с его сыростью, темнотой, отсутствием солнца. Душа Чюрлёниса, сформированная литовской природой, оказалась запертой среди каменной плотной, доходной, застройки, в стенах, которые, по словам Достоевского, «душу и ум теснят».

И еще немаловажная для него проблема – разрыв с коллегами в социальном положении. Конечно, Чюрлёнису этого никто не демонстрирует – наоборот, отношение к нему друзей-художников самое внимательное и доброе, но он своей чуткой душой ощущает разницу.

Помноженное одно на другое – безденежье, одиночество, непонимание, огульная критика, признание-непризнание, ностальгия и т. д. и т. п. – склоняло к тяжелой депрессии, духовному и физическому истощению организма.

Анна Остроумова-Лебедева пишет:

«Он был среднего роста, молодой, худенький, с пушистыми светлыми волосами и голубыми глазами. Производил он впечатление болезненного и хрупкого… – пишет Анна Петровна в своих записках. – Он изображал огромные мировые пространства. Краски его были нежные… и звучали как прекрасная музыка». – И далее: «Через год он психически заболел…»

Глава двадцать первая. «Счастлив тем, что есть» (1909 год). Друскеники – Плунгяны

19 марта – День святого Иосифа. В этот католический праздник Юзе всегда получала поздравление Кастукаса. Ждала и на этот раз. Но так и не дождалась… почтальона…

К вечеру запереживали уже все – что могло случиться?

С ужином, который, конечно же, приготовлен был как праздничный, не торопились – за стол сели поздно. Тогда-то Ляморис и напрягся, заворчал, вскочил на ноги, взвизгнул, радостно заскулил и завертел хвостом у входной двери, которая тут же широко распахнулась, в дверном проеме – как в раме – на темном-темном фоне, облагороженном звездной россыпью, качнулись два силуэта, мужской и женский.

– Да здравствуют Друскеники! – с порога провозгласил Кастукас.

«Нестерпимо хочется тишины и покоя»

В комнату они с Софией вошли, взявшись за руки.

Ох какой шум поднялся!

София развязала шаль, Кастукас помог жене снять широкополый плащ из домотканого коричневого сукна. Стряхнул с себя темно-серое пальто с котиковым воротником.

– На чем же вы приехали? – Константинас (отец) поднялся из-за стола.

– Традиционно! На Янкеле.

– Вы так тихо подъехали – мы даже колокольчика не услышали, – удивилась Аделе.

– Мама, мама, вы же знаете, что Кастукас обожает сюрпризы! – запрыгала Валерия.

Кастукас же смиренно улыбнулся:

– Я попросил Янкеля на время снять колокольчик.

София пояснила:

– Действует на нервы. К тому же нам после большого и шумного города нестерпимо хочется тишины и покоя.

– Тишина и покой в нашем доме большая редкость.

– Да, на Янкеле, – повторил Кастукас и словно опомнился: – Наш верный друг ждет сигнала, чтобы помочь внести в дом наши вещи.

Огромная корзина и несколько чемоданов перекочевали в большую комнату.

– Здесь весь наш скарб, – смущенно сказал Кастукас.

Константинас (отец) пальцем указал на один из чемоданов:

– Какой-то он особенный.

– Да, особенный, – подтвердила София, – но не потому, что оклеен клетчатой черно-синей материей, а потому что в нем самое дорогое наше имущество – ноты Кастукаса, его рукописи.

Именинница не осталась без подарка. Все остальные тоже.

– Пойду отнесу на кухню, – сказала Аделе, поглаживая мешочек с обожаемым ею кофе.