«Братишка, не слишком поддавайся пессимистическим мыслям. Мне также бывает очень трудно, и только вера в то, что когда-нибудь станет лучше, приносит утешение, и часто я бываю счастлив тем, что есть. Мне очень нравятся взгляды индийских факиров, которые утверждают, что мысли, или, как они их называют, “элементале”, это живые существа – без тела и формы, если можно так выразиться, деятельная армия, организованная для человека сильной воли, который с ее помощью в силах все победить. Или опять же, это невидимый враг, который зачастую подстерегает и способного, но слабого человека и часто приводит его к моральному и физическому падению. Итак, от нас самих зависит выбор мыслей. А одновременно и действий, но выбирать надо не такие, что ведут к отчаянию, истощению и усталости».
«Насладился я временем великолепно, потому что написал около двадцати картин, которыми иногда страшно недоволен, а иногда расставляю, всматриваюсь и радуюсь… Несколько лет тому назад было мне очень плохо и отвратительно тяжело – не спал по ночам и думал, что нет на свете более несчастного человека. А теперь уж больше года как-то удивительно спокойно, светло и хорошо у меня на сердце. Множество вещей мне нравится, жизнь кажется очень красивой и интересной, даже материальный вопрос, который очень осложняет внешнюю жизнь, внутри почти не производит впечатления. Познал я множество новых людей и вообще с большим удовлетворением вижу в людях куда больше достоинств, чем недостатков. Сердитый человек мне кажется отклонением от нормы и очень интересным феноменом, словно окутанный ошибочной идеей».
«Разве я солгал?»
Осенью родители отправили Ядвигу «погостить» к старшей дочери, к Марии. Они с мужем Викторасом и детьми жили на окраине Вильны.
Ядзе очень скоро заскучала по дому, часто сидела у окна и с тоской глядела во двор. В один из ноябрьских дней во дворе промелькнули темное пальто, черная меховая шапка. «Совсем, как у Кастукаса», – подумала Ядвига, но решила: показалось. Однако вскоре в прихожей послышались легкие шаги.
– Кастукас! – закричала Ядвига и выбежала в прихожую.
Да, это был он.
Кастукас – в Вильну он приезжал по делам – по просьбе матери заехал забрать Ядвигу.
По дороге на вокзал (путь не близкий) Ядзе допытывалась:
– Откуда ты едешь? Почему без Зоси?
Даже десятилетняя девочка обратила внимание: Кастукас отвечает рассеянно, невпопад. На вокзале он вообще повел себя престранно.
Попросил в кассе два билета – взрослый и детский.
Кассир высунулся из окошечка, чтобы получше разглядеть Ядзе.
– Сколько лет ребенку? – спросил.
– Восемь… исполнилось… – опять же как-то рассеянно ответил Кастукас.
Кассир покачал головой, но ничего не сказал и выдал билеты.
В поезде Ядвига спросила брата:
– Почему ты сказал, что мне восемь лет? Разве ты не знаешь, что мне скоро одиннадцатый пойдет?
Кастукас улыбнулся:
– Разве я солгал? Кассир же не спросил, когда тебе исполнилось восемь!
Уже дома Ядвиге объяснили: детский билет ровно вдвое дешевле взрослого. С деньгами и у Кастукаса, и в семье было туго, она знала.
Случайным попутчиком в поезде оказался участник вильнюсского хора Чюрлёниса Останович. Всю дорогу они с Кастукасом, словно позабыв о его сестренке, говорили об организации подобных хоров, о недавно завершившейся и будущих художественных выставках, о возрождении культуры литовского народа, о литовских народных песнях.
– Приятно, что поляк Останович с большой симпатией говорит о наших народных песнях, – отметил Кастукас.
– …которые поляк Останович полюбил в хоре Чюрлёниса, – уточнил тот.
«Не относился к практичным людям»
Константинас с Софией вернулись в Вильну.
Дни, проведенные вместе с Софией в Друскениках, Полангене и Плунгянах, были, пожалуй, самые счастливые в их супружеской жизни. Но счастливое лето заканчивается, а проблемы остаются.
Ядвига Чюрлёните пишет, что «брат не относился к тем практичным людям, которые просто и “успешно” («успешно» почему-то взято ею в кавычки. –
В Друскениках готовились к свадьбе Юзе. Кастукас с Софией обещали приехать на венчание и свадьбу. Но в родительском доме Кастукас появился один. Сказал, что София приедет позже. Когда – не уточнил. Дома Кастукас пробыл недели три. София так и не приехала. Почему – неизвестно.
Кастукас – по всему было видно – сильно скучал по жене, был весь «какой-то подавленный». Накинув на плечи пелерину, взяв в руку мягкую дорожную шляпу и набив трубку табаком, он в задумчивости уходил в лес. Вернувшись – несколько часов спустя – просветленным, мог предложить кому-то из братьев, а то и Ядвиге, сыграть в четыре руки.
Однажды, когда они закончили исполнение «Героики», воскликнул:
– Браво, Воробей!