Чюрлёнис

Ядвига выучила один из прелюдов Кастукаса – тот, что показался ей «слишком трудным», выучила наизусть и исполняла без ошибок. Появилась потребность – кому-то показать. Побежала к подруге – Стасе Навроцките. Отец Стаси – сезонный тромбонист друскеникского паркового оркестра. В их доме было фортепиано.

– Стася, Стася, послушай, какой замечательный прелюд сочинил Кастукас!

Послушать прелюд захотел и отец Стаси, он присел на стул у стены. Слушая, закрыл глаза. И вдруг разразился хохотом!

– Никакого смысла, никакого решительно смысла нет в этой музыке твоего брата! – вынес приговор тромбонист.

Ядвига с вызовом одним пальцем стала «выстукивать» «глупую» польскую песенку про котенка.

– Вот это другое дело – в этой мелодии смысл есть, – тромбонист резко поднялся и вышел из комнаты.

Домой Ядвига ворвалась с криком:

– Мама, мама! С музыкальным вкусом старого Навроцкиса… труба!

Случалось, Кастукас брал в руки фотоаппарат, выходил с ним на пленэр, снимал он много, увлеченно. Доставляла ему удовольствие и печать фотографий. Ядзе – в комнате с наглухо занавешенным окном – усаживалась рядышком с братом и наблюдала, как под воздействием химических растворов на прозрачном стекле проявляется графическое изображение, почему-то не так, как в ее представлении должно быть: белое – черное, и наоборот.

Свадьбу Юзе «по какому-то недоразумению» отложили.

В Друскениках Кастукас пробыл недолго, но к концу побывки казался «заметно веселее».

Чюрлёнис был серьезно озабочен будущим своей семьи, ее материальным состоянием. Некоторые надежды вселяли успех его картин на выставках в Петербурге и отзывы о его творчестве авторитетных художников. Он решает вновь ехать в Петербург. Уроки, продажа картин – это единственный способ заработка, который особенно нужен ему сейчас, когда у него семья и в скором будущем она должна увеличиться, а в Петербурге возможностей для пусть и небольшого, но особенно сейчас необходимого заработка гораздо больше.

В начале ноября сказал родителям, что уезжает в Петербург, и пообещал:

– Все следующее лето обязательно проведем здесь, в родительском доме. – И уточнил: – Уже втроем. Мама с отцом обязательно полюбят еще одного внучонка…

Глава двадцать вторая. «Затертая проза не проникнет в наш дом» (1909 год). Санкт-Петербург

София – по понятным причинам – в Петербург не поехала.

Константинас поселился на Измайловском проспекте в доходном доме, как было сказано в справочниках, «купца Т. Гусева (Евреиновой)» – скромном, четырехэтажном. Числится он под номером 5. Это второй дом от монументального Троицкого собора, третий – от Фонтанки. В трех минутах от жилья в первый приезд на Вознесенском проспекте, 55, и в десяти минутах ходьбы от дома на 7-й Роте, где еще недавно жил Добужинский – совсем недавно, в августе, Мстислав Валерианович перебрался на Дровяной переулок, в Малую Коломну.

Чюрлёнис привез с собой работы, написанные им за лето.

Из письма Константинаса Софии:

«Сегодня Добужинский смотрел мои картины, очень радовался, пять из них решил взять с собой на выставку в Москву… “Рай”, “Прелюд ангела”, “Жемайтийское кладбище”, “Черное солнце”, “Потоп”… Потом пришел Сомов, тоже смотрел мои картины, однако похвал Добужинского не одобрил, сказал: “Да, это очень красиво, но, Николай Константинович, вы как будто ближе к земле сделались – в этом году ваши картины более понятны”. И знаешь, Зулюк, мне кажется, что он прав. Добужинский нашел, что “картины в этом году содержательнее и глубже”, но это как-то не убеждает меня. А как ты думаешь? Мне кажется, Сомов прав. Итак, я свинья и буду злиться на себя, пока опять не напишу что-то хорошее».

С помощью литовских друзей нашлась работа – не что иное как уроки музыки, но заработок столь мизерный, что у Константинаса нет денег на покупку красок, свечей. Он не может полноценно заниматься ни живописью, ни музыкой.

«Вдруг сверкнула безумная мысль»

Думая о своей Зосе, о будущем ребенке, Чюрлёнис живет мечтой и надеждой на светлое будущее.

Пишет Софии:

«Счастье с нами, а если судьба немного мешает и препятствует, так уж такая у нее привычка. Будет Кавказ, будет Париж, фиорды… Я стану играть в вечерних сумерках, мы вместе будем читать прекраснейшие книги. А зимой у большого камина будем обсуждать то, что было и будет… Увидишь, как судьба застыдится, увидев нас вместе… свято, твердо верю, – что серость, затертая проза не проникнет в наш Дом. Увидишь, потому что ты будешь охранять наш Очаг, моя чудная весталка. Вся наша жизнь сгорит на Вечном, Бесконечном, Всемогущем жертвеннике Искусства. И правда, Зося, разве мы не счастливейшие в мире?»

«Зосенька… нас ждет много работы, и не представляешь, как я радуюсь. Действительно, как чудесно – быть нужным людям и чувствовать свет в своих ладонях. Не представляешь, как я горд, что мы, ты и я, находимся в таком положении, что можем кое-что дать людям».