Чорт в Ошпыркове (сборник)

И какой же это скандал, если меня же побили и руки скрутили и били по спине кулаками и по голове, да еще кричат (это Бабкин-то), что я мошенник (когда сам такой) и будто притворяюсь паразитически жить в инвалидном доме (очень мне надо!), а сам нажрамши в дверь не пролезет (что толстый), а меня ограбили!

И еще упрекает:

– Я тебя в этот дом определил, а ты безобразишь! Мне, говорит, за тебя стыдно!

Это Бабкину стыдно! А не стыдно инвалида оставить на произвол судьбы, когда говорено все вместе, а у самого и магазин и дом, а я весь обокравши! Я и отвечаю:

– Если пьянствую, так на свои деньги, и ты мне не указчик! И не старый теперь режим, чтобы глотку зажимать рабочему человеку!

А он на это:

– Ухо тебе оглушили и язык отрежут!

Это он к тому, что я про него много знаю и боится! А почему мне язык отрежут, а которые с трибуны кричат «все наше!» не отрежут, когда все буржуйное, а честный рабочий (инвалид!) без пропитания в жизни!

И как так «все наше» (разъясни мне, как только что от станка), если один в буржуйном дому живет, а другой (инвалид!) без крыши, одному в дверь не пролезть (что толстый), а другой (инвалид!) и ноги лишился за советскую власть, одному взятки и воровство, а другого (инвалида!) за то же самое неправильно выгоняют! А разве не всякому жить в удовольствие, если наша власть?

И как это говорят «все наше», если пошел честный пролетариат, например инвалид, в сыквинский исполком, чтобы пособие и одеться, а там везде присосамши!

– Ты, говорят, мошенник, и на глаза не показывайся!

За что же я, говорю, мошенник – за то, что ноги лишился, а кто день-ночь в ресторанах пьет, так тот не мошенник? Если ограбили кого – мошенник, а кто с рабочего шкуру дерет – так и не мошенник?

И про кого, говорю – такие же рабочие и коммунисты, позорят только святое имя, а ты терпи!

А они мне:

– Ты, говорят, насчет этого язык покороче! А мошенник за то, что у церкви нищенствуешь и все на пьянство!

Значит и у церкви не кормись при такой беспомощности и безработный! Куда же тогда голову преклонить? А они еще и над церковью надругались и святые иконы ограбили – это для того, чтобы Бабкину магазин открывать?

Так я говорю, – а они мне:

– А зачем ты сказал, что исцеленный, когда был на одно ухо глухой, а сказал – на два?

А уж это скажу, что правда. И мне за то столько добра насыпали (что, значит, чудо), что советских денег в рядне не снесть, и муки, и во что одеться – а от вас что? Ноги обил просивши! И почему, говорю, батюшку в тюрьму посадили – это за то, что защитник обездоленного пролетариата? Как можно такое терпеть?

Все сказал, потому что правда! А они мне:

– Убирайся, – говорят, вон!

Вот какое награждение и это за все заслуги! И если, как говорят, обман (это чудо-то), то и все обманом живут, а инвалиду почему нельзя, какое ж ему тогда преимущество?

Опишите все это в газете – такие несправедливости и я сам бы сказал, что обман, если бы пособие или службу, как я просил, а то у церкви сижу, будто, бы нищий – довели до чего!

А еще говорят: «все наше!».

«Долго ли нам терпеть»

(Письмо селькора Вани Нарядного из деревни Горбы)

Товарищ уважаемая редакция!

Настоящим прошу поместить и печатать ниже указалиое письмо в отношении личностей, которые являются прослойками по классовому характеру и интересу, и первая прослойка – Антип Зубарев, наш председатель горбовского сельсовета, с заголовкой «Долго ли нам терпеть». Много еще советской власти рабочих и крестьян надо бороться с подрывателями и внутренними врагами, постепенно обволакивая беднейшее крестьянство, как, например, я, выбранный общим собранием граждан в сельские корреспонденты, почему и пишу, какая в моей жизни вышла биография и мой портрет.

А вышла эта биография и портрет к прошлому покрову, когда умерла моя жена Иринья и на руках осталось двое младенцев мужеского и женского пола, один пяти годов, другой трех годов – оба крестьяне и бедняки безлошадные той же деревни Горбы и будущие граждане и комсомольцы. И вот я, имевши лошадь и корову, всего лишился через эксплоатацию, которая незаметно подтачивает нашу трудовую жизнь и пользуется при советской власти полным преимуществом, как истинные кровопийцы и вожди контрреволюции. Это я говорю в отношении женского элемента, рельеф жизни каковых пауков и хищников будет изображен с полной активностью трудового народа, как пострадавшего.

И когда случилась подобная биография, это что умерла жена, я пошел в тот конец к Марфе-вдове, у которой дочка на выданьи, Дунькой зовут, и с самым хорошим намерением говорю:

– Хочу на твоей дочке жениться.

А почему мне и не жениться, когда рук не хватает и ребятишки малые без призору? И Дунька тоже:

– Отчего ж, говорит, мне за тебя не пойти? Небось у тебя рыло не на сторону сворочено! Другие, говорит, и не за таких неурядных замуж выходят.