Чорт в Ошпыркове (сборник)

Так мы и сговорились по обоюдному согласию, и вот устроил я свадьбу, и было на эту свадьбу мною куплено сахару десять фунтов (еще приказчик кооперативный Яшка Хромой меня на три четверти обвешал с этими новыми гирями), да дрожжей полфунта, да колбасы кругов пять, да теленка зарезал, да муки пуда три ушло, да горьковки цельная четвертная, и на свадьбу была позвана вся моя родня и вся Дунькина родня, а всего восемнадцать человек, из которых моих только пятеро, а остальные все Дунькины.

И был на свадьбе Яшка Хромой кооперативный приказчик и указанный выше Антип Зубарев – эксплоататор и прослойка, наш председатель горбовского сельсовета, и Дунькин брат Митька комсомольщик, и на свадьбе все пили и ели на мои денежки по советскому закону без попов, потому поп (вот кого следовало прохватить) десять рублей за венчание спросил, ты, говорит, во второй раз женишься! Почему это советская власть не притягивает подобных пауков по религиозному дурману?

И гуляли три дня и три ночи, так что и самогонки под конец пришлось докупить два ведра. Председатель Антип Зубарев речь говорил, что приветствуем красную свадьбу к красных молодых (еще бы не приветствовать, когда такое угощение) и живите, говорит, вперед как красные граждане без религиозного дурмана, который отрава для республики, и сразу два стакана горьковки выпил за советскую влаеть. И потом еще плясали и пели и окно разбили: тот же Антип Митькиной, комсомольщика, головой окно разбил, когда означенный Митька вздумал над святыми иконами созоровать и самое богородицу-заступницу вином угощал, и разбил ей стекло, а это очень обидно, хоть я и сочувствую, и даже Антип Зубарев; как председатель обиделся. И было такое веселье, что потрачено всего рублей тридцать, не считая чего по хозяйству и что чужая баба стряпала.

И вот когда кончилось, я и говорю Дуньке:

– Иди, привыкай к хозяйству, ребятишки голодные!

А она обнаружила в отношении меня, как беднейшего крестьянина, самый злобный бюрократизм и волокиту:

Я, говорит, тебе не работница, а революционная жена!

– Как же так, говорю, ты не хочешь обязанностей сполнять?

– Не хочу!

Я ей слово, она мне два, я к ней с кулаками, она на меня, ну я и ушел от греха, чтобы не побить, как слабое существо и в женском союзе зарегистровано. А прихожу – ее нет совсем и ребятишки плачут некормлены. Я к Марфе, матке ейной, а она говорит:

– Мы нонче Ваня над своими детьми не властны… А жить к тебе она не пойдет, как есть ты совсем старый режим и в отношении женщины придерживаешься кулацкого элемента. Подала она на тебя разводную.

– А кто, говорю, окромя прочего всего на свадьбу тридцать рублей истратил, а ваши гости пили-ели и стекла били?

– Твоя воля гулять, твоя и гостей звать.

– Я говорю в суд подам!.

– Суд судом, а в моем дому себя не проявляй…

И еще Митька-комсомольщик меня под руки вывел и я пошел с такой обидой к судье за тридцать верст и говорю:

– Нельзя ли, товарищ-гражданин, избавиться от подобной несправедливости?

– Если – судья говорит, – она с тобой жить не хочет, мы ее заставить не сможем.

– Я, говорю, не в отношении того, а желательно бы с нее траченные на свадьбу деньги стребовать, как убыток, если ее гостей было тринадцать человек.

А судье только смешно такое мое положение:

– И дела начинать не советую!

А на какие же мне теперь денежки свадьбу играть? Это я к тому говорю, что хочу жить в трудовом крестьянском положении и что у меня новая невеста сосватана, Манька.

Манька-то куда, пожалуй, этого эксплоататора Дуньки лучше будет, Дунька та белобрысая и безо всякой физиологии, словно шкилет сушеный, а Манька высокая, да бокастая, а щеки что те кирпич! Я даже радуюсь, что такая у меня невеста и вдобавок сама пожелала по взаимной симпатии.

Я и продал корову мяснику Никите и с такой радости даже красного вина четвертную купил не считая всего прочего на предмет свадьбы честного гражданина.

Пять ден почитай пили-ели, а как я очухался, то начал к Маньке, к жене-то моей приставать, по заповедям, а она рыло в сторону:

– Отстань курносый!

– Когда венчаться, говорю, не курносый, и если я тебе платье и платок купил – тоже не курносый, а тут вдруг курносый стал!

Как же отвечает этот вредный элемент на такое мое слово?

– Некогда мне с тобой разговаривать!

И как была в моем новом платье и в платке, так и ушла. Я ее жду-пожду и иду к ейным; родителям. Те на меня смотрят, будто бы и на свадьбе не гуляли:

– Эва, говорят, вспомнил! Да она уж давно, с тобой развелась и за кооперативного приказчика Яшку Хромого замуж вышла!

Ах в рот те сто колов! Да как же это она?

– Ты же сам в неимении препятствий расписался! Чего в пьяном виде ни подсунут – все подпишешь – может и вправду такую промашку дал, расписался. Только какая же получается эксплоатация, что она за мой счет с кооперативным Яшкой свадьбу справила?

Я уж и в суд не ходил, чтобы не смеялись над моей обидой. А тут еще Агафья – вдова, вроде меня, только что без детей: