Чорт в Ошпыркове (сборник)

Граммофон несколько минут раскачивался, шипел и хрипел, чтобы, наконец, выбросить хриплые и как будто проржавленные слова:

– Пьянство – огромное зло…

Афонькин покраснел, глаза его налились кровью. Пошатываясь, он подошел к граммофону и плюнул в отчаянно хрипевшую трубу:

– Замолчи! Затем ты сюда поставлена? Сволочь!

И видя, что граммофон не слушает, стукнул по трубе кулаком.

На Афонькина наскочил половой.

Афонькин отбросил его, выскочил за дверь и побежал, как ошалелый, по улице, не чувствуя погони, не слыша тревожных свистков милиционеров.

Очухался Афонькин только на мосту, когда чуть не сбил с ног влюбленную парочку.

– Пьяный! – закричала женщина.

– Да… Это стихийное бедствие, огромное… Дальше Афонькин не мог слушать.

Подоспевшая погоня видела только, как чья-то фигура остановилась на миг у перил, видела, как взметнулись руки, и тяжелый предмет упал в бурлившую под мостом реку.

Вытащить удалось только труп Афонькина. Труп этот отвезли в больницу, вскрыли и нашли острое отравление алкоголем.

В следующем же номере стенной газеты завода, на котором работал слесарь Матвей Афонькин, была помещена заметка, посвященная его безвременной гибели. Заметка кончалась так:

«Очень жаль рано кончившуюся и полную свежих рабочекрестьянских сил пролетарскую жизнь. Берегитесь, товарищи! Ранняя смерть товарища Афонькина лишний раз подтверждает вам, что пьянство – это огромное зло»…

Письмо

«Здравствуй, дорогой мой дядя Трифон Макарыч. Я жив и здоров и посылаю тебе низкий поклон и еще пишу, что есть ты самая последняя сволочь, и я бы сейчас твою похабную образину разбил, коли можно по телеграфу, да денег нет. И плюю на тебя заочно»…

– На, получай, – бормотал Иван Плетухин, дописывая последние строчки, – будешь знать, как племянника и сироту в беде не выручить! И по штатам сокращен, и больной, и на выпивку нехватает, а ты мне денег жалеешь…

Поскреб за ухом и еще приписал:

«И кланяюсь еще тетке моей Марфе Панкратьевне с любовью низкий поклон. Ваш племянник Иван Плетухин».

Плетухин заклеил конверт, наклеил на конверт марку и опустил письмо в почтовый ящик. До почтового отделения письмо дошло на третий день, а там поступило на кольцевую почту.

«Чего мне крюку-то давать? – подумал кольцевик. – Одно письмо, а из-за него три версты пешком прешь.»

– Эй, дедушка! – остановил он встречного старика; – ты откуда будешь?

– Из Холмов…

– Будь друг, занеси письмишко в Колодкино, Трифону Макарову!

Дед взял письмо, а по дороге раздумал:

«Чего мне две версты крюку давать из-за письмишка».

– Эй, мальчик, – остановил Он парнишку; –на-ка письмо… Трифону Макарову… Из Колодкина…

Мальчишка подержал-подержал письмо в руках – потом сообразил:

«Совсем мне не в Колодкино идти, а в волость. Дам кому по пути – небось, найдется колодкинский».

Через полгода дела Ивана Плетухина немножко, поправились. Нашел кое-какую работу на два червяка в месяц и даже отпуск получил.

– Куда же ехать? Только и есть родня, что Трифон Макарыч… Поеду, прощенья попрошу, что обидел его за зря… Небось, простит.

И поехал. Но в избу сразу зайти не решился: что как побьет? Стоит у ворот и раздумывает.

– Кто это там? – закричала из избы тетка. – Да никак ты, Ваня?

– Он и есть! – закричал дядька. – Иди скорей! Вот гость-то дорогой…

«Забыл про письмо, – сообразил Иван, – слава те, забыл»…и вошел в избу.

Преподнес дядьке новый картуз, тетке платок и остался гостить на все на две недели.

Нет-нет и заскребет у него на сердце, – а что как дядька про письмо вспомнит? Поэтому Иван старался дядьке угождать, помогал ему в работе, с парнями не гулял, не пил и с девками не охальничал.

– А ведь исправился парень-то? – сказал как-то Трифон жене.

– Остаться бы ему у нас, – ответила жена, – чего-там в чужих людях парню болтаться!.. Женим его, по осени сруб поставим – надо помочь сироте… Вот у нас жеребенок растет – дадим ему, да жена чего принесет – будет полный хозяин…

Иван обрадовался этому предложению.

– Спасибо, дядюшка… Век помнить буду…

– Чего там, – ответил Трифон Макарыч, – ты лучше поезжай в город, пиджак купи, а там и свататься поедем. Такую я тебе невесту присмотрел…

Поехал Иван в город – день нет, два нет. Родственники беспокоиться начали.

– Уж не убили ли его там? – говорила Марфа Панкратьевна.

– Небось, опять запил! – предполагал Трифон Макарыч.

– Был непутевый, да, пожалуй, таким и останется…

В избу вошел сосед, перекрестился.

– С чем пожаловал? – спросил Трифон.

– Письмишко вам, – ответил тот. – Передал мне его гашинский Сидор. От холмовского парня получил – тому будто бы какой-то мальчишка передал… Мальчишка-то в волости сторожем служил, домой шел да заодно и письмишко захватил: волостному секретарю кто-то на дороге дал… Тебе письмо-то… Трифону Макарову…

Трифон взял замасленное, обтрепанное письмо.

– От кого? – забеспокоилась Марфа…

– Стой!.. Сейчас прочитаю… «Здравствуй, дорогой дядя»… От Ваньки письмо. Что он там запропастился?..

– От Вани? Читай скорей!

«Есть ты самая последняя сволочь, и я бы сейчас твою похабную образину разбил, коли можно по телеграфу… – продолжал читать Трифон, – и плюю на тебя заочно»…