Чорт в Ошпыркове (сборник)

И ему мерещилась будущая новая деревня. Посредине – семиэтажный небоскреб – «Управление деревенским хозяйством», у ворот управления штук двадцать автомобилей, сотня статистиков подсчитывает каждую охапку сена, каждый сноп ржи, сотня счетоводов – прибыли-убытки всего хозяйства в целом и каждого хозяина в отдельности. А он – Карнаухов, директор управления – сидит в кабинете и распоряжается по телефону:

– Лес! Дайте мне лес, я вам говорю! Сколько сегодня грибов выросло? А? Я вам покажу, как не выполнять календарного плана.

Зло

Воскресенье. Слесарь Матвей Афонькин, проснувшись, долго ворочается на постели, вспоминая вчерашний день, и каждое свое слово сопровождает выразительными ругательствами, направленными по собственному своему адресу.

– Последний раз напился – и хватит, – решил он, напяливая грязные, еще вчера считавшиеся праздничными, брюки. – Вернулся свинья-свиньей, приятелю нагрубил, с дворником подрался и чуть в милицию не попал… А куда половина заработка ухнула?

– Не буду, – окончательно зарекся он, застегивая жилет. – А что делать сегодня? Найду! Газету почитаю, по улице пройдусь, как порядочный, радио на площади послушаю, а там в клуб, в кино… А водка – это страшное зло…

«Пьянство – огромное зло», – подтвердила его размышления газета, которую он развернул после чая.

– Правильно, – согласился Афонькин, – вполне справедливо…

Но газету почему-то дальше читать не стал и схватился за приложение.

– Посмотрим-ка лучше журнальчик…

Журнал открывался рисунком, изображающим исхудалых ребят с непомерно большими головами, искривленным корпусом и оттопыренными ушами.

«Дети пьяницы», – гласил заголовок, а подпись говорила еще красноречивее:

«Пьянство – стихийное бедствие. Пьянство – огромное зло… На этом рисунке»…

Дальше Афонькин не читал. Он отложил журнал, зевнул, потянулся, подошел к зеркалу, зачем-то поправил пробор.

– Пройтись бы, что ли… Воздухом подышать… Афонькин уселся в сквере на свободной скамейке и с любопытством оглядывал окружающее. Внимание его привлекло яркое красочное пятно на стене противоположного дома. Он начал вглядываться и скоро увидел, что пятно это – не просто пятно, а большой красочный плакат. «Что бы там такое?» – подумал Афонькин, встал и подошел поближе.

«Пьянство – огромное зло», – значилось на плакате.

– Тьфу ты! – сплюнул Афонькин. Постоял минуту в раздумьи:

– Пойду на площадь, радио послушаю…

На площади стояла толпа и ждала. Только что закончилась одна часть программы, и должна была начаться другая. Афонькин вмешался в толпу и подобно всем, вперил глаза в большую черную трубу, которая время от времени издавала отрывистые невнятные звуки.

«Ишь ведь, какую хреновину изобрели, – размышлял он от нечего делать. – Додумаются тоже… Ты вот тут стоишь, и денег не платишь, а вот пожалуйте»…

– Слушайте, слушайте, слушайте, – завопила труба. Толпа замолкла. В трубе опять что-то зашипело, зарявкало, и до слуха Афонькина донеслись резкие пронзительные слова:

– Пьянство – огромное зло…

– А ну тебя!

Афонькин махнул рукой, и выбрался из толпы. Он прошелся по улице, стараясь не смотреть на стены домов, на красочные пятна плакатов и иллюстрированных журналов. Шататься одному без дела было скучновато.

– А может быть, пройти в клуб?

В клубе как раз читалась лекция. Афонькин остановился у двери, и вслушался.

– Огромное зло, – донеслись до него слова докладчика…

– Тьфу ты!

Афонькин зашагал в кино.

– «Пагубная страсть», – прочел он название картины советского производства. – Небось, что-нибудь про любовь…

И усевшись в переднем ряду, с нетерпением ждал начала. Он не обманулся: первые сцены, действительно, изображали влюбленную парочку. Она дожидалась его на мосту, он приносил ей букеты. Во второй картине она сидела у окна и что-то шила. По полу ползали ребятишки. Афонькин с интересом смотрел, что будет дальше. И вот – входит пьяный муж…

– Фу ты, так вашу… – выругался Афонькин. Публика зашипела, но он ничего не слышал. Он не видел, как толпившиеся в фойе зрители отшатывались от него с шёпотом:

– Пьяный…

Он торопился поскорее уйти из кино.

«Куда пойдешь, кому скажешь, – мрачно раздумывал он, бродя по вечерним улицам. – Дома – тоска, в киношке – тоска… В театр»…

Но название «В вихре страстей» не удовлетворило Афонькина:

– Опять что-нибудь такое-этакое…

И незаметно для самого себя Афонькин очутился у тусклых окон плохонькой окраинной пивнушки. Привычным движением открыл дверь, уселся за свободный столик и потребовал сразу три бутылки.

Тоска как будто прошла. Когда он выпил четвертую бутылку, ему стало совсем легко, захотелось поговорить, поспорить, расцеловаться с кем-то, кому-то набить морду.

Но поговорить было не с кем, целоваться – тем более, и мастер был далеко, – следовательно, некому было набить морду.

– Музыка у вас есть? – обратился Афонькин к половому.

– А как же… Сейчас заведем…

Пивная обслуживалась огромным граммофоном.

– Поставь новенькую пластинку, что сегодня прислали, – распорядился буфетчик.

– Первый раз заводим! – похвастался половой. Афонькин налил стакан пива и приготовился слушать.