Чорт в Ошпыркове (сборник)

– Знаю, – говорит, – что будет моим докладом недовольство и нарекания относительно частностей: я и не спорю, – на всех не угодишь! Будут говорить, что наши работники, живучи на хороших местах в губернии, оторвались от настоящего деревенского понятия и развели волокиту. Будут еще говорить, что насчет исполнителей у нас слабовато, – знаю наперед, что будут так говорить. Только вот что, товарищи: кто это будет говорить, тот больше о себе думает, как бы самому на хорошее место попасть, – вот, мол, умный какой! Я посади его на жалованье, – он сам такой бюрократизм и «лицом к своему карману» разведет, что хуже всех прежних. Вот что!

Тут кто-то нашелся и крикнул:

– Это ты не по себе ли, товарищ Шатунов, судишь?

Я Илья хоть бы что: охота на пустые слова отвечать!

Сознательный гражданин

– Хитрейший народ эти кулаки, – предупреждали Опенкина в губернии, – смотрите, как бы они вам ловушки не подставили.

Опенкин отправился в Ананьевскую волость, о которой до губкома дошли сведения, что она попала в лапы кулаков.

– Ну, что вы! – ответил Опенкин и улыбнулся. – Я этих кулаков наизусть знаю. Видывали виды в восемнадцатом году!..

* * *

Уже на станции Опенкин имел возможность убедиться в кулацком засильи. Бородатый ямщик, в худеньком заплатанном армяке, потребовал с него за подводу двадцать рублей.

– Совесть-то есть у тебя? – урезонивал его Опенкин – каких-нибудь восемь верст?

– Ну, пятнадцать – меньше нельзя. И никто дешевле не повезет!..

– Кулак, – подумал Опенкин – ишь, каким казанским сиротой вырядился. Знаем мы их. А я пешком пойду – вот и останется с носом.

С непривычки, да еще в городской обуви, идти пешком по снежной дороге было тяжеловато.

– Эй, товарищ, постойте! – окликнул его сзади чей-то голос.

Обернувшись, Опенкин увидел крестьянина лет тридцати пяти, который догонял его на небольшой серенькой лошадке.

– Куда путь держите? В Ананьино? Без валенок-то трудновато… Садитесь, – довезу…

Когда обрадованный Опенкин усаживался на дровни, крестьянин добавил:

– По служебным делам небось? Понимаем!.. Я вас мигом докачу – не глядите, что лошадка маленькая, – она у меня, что те рысак! Ге-э-эй!

«Симпатичный парень!» – подумал Опенкин.

– Что тут у вас за народ такой, – пожаловался он, – меньше чем за пятнадцать рублей никто и везти не брался.

– Бессознательность, – ответил возница, – видят, – человек без валенок, городской, и норовят побольше содрать. Я того не понимают, что ему по службе ехать и для ихней же, может быть, пользы.

– Кулаки небось? – закинул удочку Опенкин.

– Ну, какие там кулаки! – усмехнулся крестьянин.

– Не хочет выдавать кулаков – запуган, – подумал Опенкин.

– Тут дело вовсе не в кулаках, а в просвещении, – продолжал крестьянин.

– А как у вас с просвещением? – заинтересовался Опенкин.

– Никуда дела, – горько вздохнув, ответил тот, – изба-читальня была, и никто в нее не ходил окромя нас: я – Мастаков моя фамилия, Иван Пришлый да Тихон Трофимов. Трое нас. Мужички наши кричат – закрыть! Ну, а где же нам втроем содержать целую избу? Читаем дома.

– «Не коммунист ли?» – подумал Опенкин и спросил:

– А кто же эти трое? Партийные?

– Просто сознательные граждане… А ячейка у нас никакого авторитета не имеет. Замкнулись и не принимают никого. Мы с Тихоном было сунулись – отказ!

«Ага! Значит, кулаки и в ячейку пролезли», – догадался Опенкин.

Печальная картина развернулась перед ним со слов Мастакова. Ни культурной, ни советской работы не ведется, – мешает партийная ячейка, в которую, по-видимому, засели кулаки. Народ темный, сидит на трехполке, машин не приобретает, в кооперацию не идет, газет не читает. И даже противится тем нововведениям, которые заводят у себя сознательные граждане – Мастаков, Пришлый и Трофимов.

– Опереться на эту группу, ячейку по боку, наладить работу, – сложился план в голове Опенкина.

– Остановитесь у меня, – предложил Мастаков: – вот моя изба на отлете, чистенько у меня, клопов нет.

В избе, действительно, оказалось очень чисто. На стенах – портреты вождей революции, полка с книгами. Опенкин рассмотрел: книги по сельскому хозяйству, сборники декретов, несколько томиков Ленина, азбука коммунизма.

– Читаете? – спросил он.

– А как же. В наше время не читать, так не только что, а и с умным человеком не о чем будет поговорить!

За ужином Мастаков показал Опенкину, что он умеет вести умные разговоры: сам завел спор о кулаке, при чем склонен был, опираясь на речи некоторых вождей, отрицать значение кулака. Опенкин полагал, что кулака нельзя преувеличивать, но нельзя и закрывать глаза на кулацкую опасность.

– Все знает и хоть с уклоном, но настоящий коммунист, – заключил Опенкин. – И таких людей затирают, не пускают в партию…

Утром он шел разыскивать сельскую ячейку с намерением основательно прочистить ее. Найти ячейку было трудно, – никто не знал о ней.

Кое-как ему удалось добиться, что секретарем ячейки – приказчик местного кооператива.

– Ну, что тут у вас? – спросил Опенкин, а сам, глядя на лицо приказчика, думал: «небось, кулацкий прихвостень, отвертываться будешь».