Чорт в Ошпыркове (сборник)

– Я пошел к врачу – врач заявил, что соцобес явно волокитничает и он не намерен потворствовать бюрократическим замашкам. Печать как печать – новой не поставит. Я опять иду в соцобес – там заявляют: «А не хочет – пусть делает переосвидетельствование». Это, значит, в третий раз. В июле я получил новую бумагу, являюсь в соцобес, бумагу находят вполне достаточной и обещают в августе выдать пособие. В августе я прихожу за пособием – мне заявляют, что этот соцобес не может обслуживать меня как приезжего из другого района, и денег не выдали. Я обратился в губернский отдел – и оттуда в двадцать пятом году получил ответ, что мое заявление рассматривается. В сентябре двадцать пятого года я устроил скандал в губернском отделе и отправился с жалобой в центр. Там мне сказали – это было уже в двадцать шестом году, – что мое врачебное удостоверение потеряло силу и надо еще раз пойти на освидетельствование. Это было в январе, а в сентябре у меня было уже на руках новое удостоверение. Тогда я с удостоверением.

Улыбка, игравшая на лице секретаря, постепенно сбегала, лицо его становилось кислым, сморщенным – он два раза зевнул.

– Вы кончили, товарищ? Нет? – еле сдерживая зевоту, спросил он. – Так ведь я не могу помочь… Вы обратитесь вон к тому столу.

Там сидел толстенький весельчак. Он все время подшучивал, посмеивался – вся его фигура и подвижное лицо свидетельствовали об избытке юмора и жизнерадостности.

– Что расскажете? – спросил толстяк. – Послушаем, интересно.

Не будем повторять начала рассказа – он известен.

– С удостоверением врача, – продолжал человек на костылях, – направился я в центральное управление. Это было в двадцать шестом в декабре. Там мне сказали, что я должен обратиться по месту постоянного жительства. В местном соцобесе, куда я обратился, мне сказали.

Толстенький весельчак к концу рассказа опустился, поблек и словно повис на стуле.

– Товарищ, – кисло ответил он, – вы обратитесь вот к этой барышне. Она вам даст справку.

Барышня была самой веселой щебетуньей в мире. Она пела, как канарейка, она смеялась, как восемнадцать колокольчиков.

– Говорите, – весело сказала она, улыбаясь просителю.

Тот начал опять свой рассказ. Но барышня не могла дослушать и до середины. Она стала зевать, как пятьсот пассажиров в ожидании поезда на пересадочной станции, и лицо ее даже позеленело от скуки.

– Товарищ, я не могу. Обратитесь вот за тот стол.

Часа два я. следил, как проситель переходил от стола к столу и всем и каждому терпеливо излагал свое дело с самого начала.

– Я хожу шесть лет – говорил он, – прошел пять тысяч верст, износил десять пар сапог, я не могу работать, я принужден жить подаянием, и я умру с голода, если не получу, наконец, пенсии…

И везде и всюду его рассказ производил одно и то же действие: улыбки сползали с лиц, появлялась зевота и зеленоватый цвет лица, свидетельствующий о томительной, об отчаянной скуке.

Рассказ человека на костылях, повидимому, был самым скучным из всех рассказов.

* * *

– Читатель, а вам как? Сознайтесь, скучно?

На сто процентов

Губернский отдел одного союза принял шефство над деревней Оглоблино.

– Товарищи, – говорил председатель шефской ячейки, – нам досталась одна из самых глухих деревень. Деревня, я вам скажу, прямо никуда! Ни избы-читальни, ни комсомола, ни кружков! Трудная наша задача, товарищи, но зато мы сможем показать себя вовсю. Не посрамим нашего союза.

– Зачем срамить!

– Срамить, известно, не стоит! – поддержали председателя с мест. Тотчас же было решено послать в деревню товарища Завитухина наладить избу-читальню и сельскохозяйственный кружок.

* * *

У Завитухина дело в руках горело: собрал мужиков, предложил им отвести одну из изб под читальню.

– Мало ли у нас этих изб! Избу дадим бесплатно… – ответил мужик. – Только уже вы, товарарищ шеф, постарайтесь газетки нам выписать да дровец схлопотать.

Так же быстро наладился и сельскохозяйственный кружок: ребята пошли с готовностью, только одно пожелание высказали:

– Вы нам, товарищ шеф, книжечек бы прислали да лектора, ну, хоть в месяц раз! Где ж нам самим во всем разобраться?

Шеф – на то и шеф, чтобы обещать:

– Я не лектор, я не агроном, – сказал Завитухин, – мое дело открыть и наладить, а там вы увидите, что будет!

Открыли в один день и избу-читальню и кружок. Народу было много. Завитухин говорил речи, крестьяне, которые побойчее, тоже не отстали, и разошлись поздно ночью. Почему-то некоторые, в том числе и Завитухин, немножко покачивались, – вероятно, от переутомления.

Вернувшись в город, Завитухин доложил, что изба и кружок организованы; собрание постановило Завитухина благодарить и внесло благодарность в протокол шефской ячейки.

* * *

Оглоблинцы по новости дела первые вечера ходили в избу-читальню и за неимением книг и газет поигрывали там в картишки. Потом хозяин избы рассердился и повесил на избу замок:

– Будет вам! Я не кулак, чтобы свои дрова жечь!

Кружок тоже распался; негде собираться, да и соберешься – делать нечего.

Месяца два прошло – в союзе опять собралась шефская ячейка.

– Послать бы кого-нибудь, проведать…

– Завитухина!