Чорт в Ошпыркове (сборник)

– Подлец ты, говорю, подлец! Батька тебя вспоил-вскормил, из-за тебя безо времени в могилу слег, а ты вот как его почитаешь.

– От отца родного отрекается.

– Я же и говорю. Позоришь ты всю нашу фамилию. Видано ли было, у нас, у Мясоедовых, что такое…

– А он?

– А он? Вот прогневили господа. Он возьми да и ляпни:

– Кто-то, – говорит, – мясо жрал, потому и пошли Мясоедовы. Не такой, – говорит, – фахт, чтобы об этом помнить.

– Что ж ты, говорю, так энтим чурбаном и будешь прозываться. Только, говорю, кота век Васькой зовут, а у доброго человека имя – фамилие.

Тут его товарищ подошел.

– Петя, говорю, хоть ты за меня заступись.

А он тоже. И что на них такое нашло?

– Я, – говорит, – и не Петя вовсе.

– Кто ж ты теперь? Неужто тоже Рачаг?

– Нет, – говорит, – я пока не придумал. Хотел – Гудок, да товарищи советуют – Монтаж.

– Ай-ай-ай.

– Нет, говорю, на вас на обоих креста-совести.

– Креста – это Колька-то мой – верно, что нет, а совесть имеется.

– Да что толку от ихней совести-то.

– Мать, – говорит, – пою-кормлю, ее старость уважаю. Все, – говорит, – тебе предоставлял, только живи, да мне жить не мешай!..

– Живи!

– Да как с энтаким жить. Вот собрала узелок и пошла. И не знаю сама, куда иду.

– Опамятуется.

– Как же опамятуется-то. Ишь, ведь, что выдумал – Рачаг.

– Ф-фу. Рачаг… Да ты не убивайся, Авдотьюшка. Женится – пройдет.

– И не говори, Фоминишна. Я ему и так и этак внушаю – Коля, женись. Мало ли невест для тебя. Я он нет и нет – «Не хочу», говорит.

– Чего ж это он?

– Я то. Все это, – говорит, – пережиток!..

– Пережиток? И что ж это такое будет теперь? Пережиток!.. Прощай, Авдотьюшка, я побегу Ольге Петровне расскажу. То-то она подивится. Пережиток!..

Раскаялся

Завтра Пасха. Священник отец Пафнутий – человек молодой, но уже вдовый, подождав, когда уйдет кухарка, вытащил из шкафчика кусок колбасы, опрокинул стаканчик – горькой и задумался:

– Ну, и проклятая жизнь – поесть и то нельзя! Кто теперь посты справляет – даже в деревне? Увидят, что я колбасу в пост ем, осудят. Ну, скажут, и батя. А батя разве не человек?

Отец Пафнутий прилег отдохнуть.

– А ведь все-таки нехорошо я делаю. Прихожане постятся, – которые верующие, конечно, а вот я. Нехорошо! Обманываю их, вот что.

Перевернулся на другой бок, и новые мысли полезли в голову:

– А рассудить, так это и не обман. Я больший обман делаю – каждый праздник им в церкви головы морочу. Вот это обман! Говорю, что причастие – тело и кровь, а сам не верю. Какая же кровь, когда вино в кооперативе куплено, и притом же самое плохое. Исповедь тоже взять.

Отец Пафнутий призадумался.

– Обман! Отказаться бы от этого звания, пойти в приказчики или конторщиком куда-нибудь: дельному человеку место дадут, особенно если безбожником себя объявить и покаяться всенародно… Конечно, всенародно покаяться, – думал он, начиная дремать, – и покаяться сегодня же, на пасхальной заутрене.

В церковь отец Пафнутий вышел очень рано, но несколько старух уже дожидались его и подошли под благословение.

– Вот мои прихожане, – подумал Пафнутий, – старухи да старики. Надо отказаться! Подойдет побольше народу, и скажу всем.

Народу собиралось все больше и больше. Отец Пафнутий служил вяло, как-будто и не пасхальную службу.

– Ты что же это, поп, гнусишь, – заметил ему дьякон. – Народу столько собралось, а ты словно портянку жуешь!

Пафнутий ничего не ответил. «Сказать ему – вот удивится! Да что там удивится: обрадуется, чёрт! Небось, на мое место в священники метит».

Служба продолжалась. Кончился крестный ход. Пафнутий ходил по всей церкви, кадя перед иконами и думал:

– У спею еще. Выйду с крестом и скажу.

Но кончилась утреня, а Пафнутий с речью не выступил.

– Лучше уж во время обедни. А то светлая утреня и вдруг.

Пропели и херувимскую. Пафнутий должен выйти и сказать слово о воскресении Христа. Но на уме у Пафнутия было другое.

– Никогда или сейчас, – думал он, выходя из алтаря и готовя первые слова речи: «Товарищи, бывшие православные христиане.» Привычным взглядом окинул переполненную церковь. От духоты гаснут свечи. Через плотную толщу молящихся еле пробирается церковный староста, и в тишине слышно только звяканье копеечек о тарелку.

– Много, небось, сегодня соберут! – привычно подумал но. – Стоит ли отказываться? Может быть, подождать, когда праздники пройдут, а то на Пасхе нам только и заработать… Народу-то сколько!

И, торжественно благословив «овец», Пафнутий, вместо заготовленного отречения, сказал:

– Православные, вижу, что оскудевает вера ваша. Не слушайтесь проклятых безбожников. Христос сказал.

«А отказаться, – думал он, – я и в другое время успею».

Деньги

У шинкарки Матрены собралась большая компания – середняки деревни Бугры. Тут был и Федот – член сельсовета, и Пахом, и Антип, и Елизар – они только-что получили свою долю лесов местного, как говорится, «назначения», и эта доля в спешном порядке перегонялась на сорокаградусную. Разговор зашел о том, где и как люди живут.

– Вот мы бьемся, бьемся, – говорит Федот, – а все без толку. Почему? Денег нет!