Чрево Парижа. Радость жизни

Сначала посетительница прикинулась, что не замечает своего зятя; потом молча кивнула ему головой. Госпожа Лекёр осматривала всех трех мужчин с головы до ног, вероятно в надежде узнать их тайну по тому, с каким нетерпением они ждали, когда она удалится. Госпожа Лекёр чувствовала, что помешала им, и стала из-за этого еще более язвительной; юбки висели на ней как на вешалке, а длинные, точно у паука, узловатые руки она прятала под передником. Она слегка закашлялась.

– Вы простудились? – спросил Гавар, смущенный наступившим молчанием.

Госпожа Лекёр сухо ответила:

– Нет.

На лице у нее, там, где выдавались кости, натянутая кожа была кирпичного цвета, а внутренний жар, воспалявший веки, указывал на болезнь печени, развившуюся от постоянного завистливого раздражения. Госпожа Лекёр повернулась к прилавку и следила за каждым движением Лизы недоверчивым взглядом покупательницы, убежденной в том, что ее обвешивают.

– Не кладите мне мозговой колбасы, – сказала она, – я ее не люблю.

Лиза взяла тонкий нож и начала отрезать ломтики колбасы. Затем, немного согнувшись и не сводя глаз с ножа, она приступила к копченому и простому окороку и стала нарезать лакомые кусочки. Ее пухлые руки ярко-розового оттенка, мягко и легко прикасаясь к мясу, как будто заимствовали от него свой жир и нежность, а пальцы у суставов слегка вздувались. Она пододвинула миску и спросила:

– А шпигованной телятины вам угодно?

Госпожа Лекёр долго раздумывала, потом согласилась. Хозяйка резала теперь мясо, не вынимая его из мисок. Она брала на конец ножа с широким лезвием ломтики шпигованной телятины и паштета из зайца, после чего клала каждый ломтик на середину листа бумаги, положенного на весы.

– А вы не дали мне кабаньей головы с фисташками, – сказала госпожа Лекёр своим неприятным голосом.

Хозяйка принуждена была дать и кабаньей головы с фисташками. Но торговка маслом становилась чересчур требовательной. Она захотела два ломтика галантира, говоря, что очень его любит. Лиза стала уже злиться; играя от нетерпения ручками ножей, она напрасно толковала покупательнице, что галантир с трюфелями и что она может давать его только в смеси по три франка за фунт. Невестка Гавара продолжала обшаривать глазами блюда, отыскивая, чего бы попросить еще. Когда закуска была взвешена, колбаснице пришлось прибавить желе и корнишонов. Кусок желе на фарфоровой доске, имевший форму савойского пирога, затрясся под ее дрожавшей от гнева рукой, и, вынимая кончиками пальцев два крупных корнишона из банки, стоявшей за шкафчиком, Лиза расплескала уксус.

– Двадцать пять су, верно? – спросила не спеша госпожа Лекёр.

Она отлично замечала глухое раздражение Лизы и наслаждалась им, медленно вынимая деньги, как будто карман у нее был битком набит медяками. Она смотрела исподлобья на Гавара; ей доставляло удовольствие неловкое молчание окружающих, которое затягивалось в ее присутствии; она клялась про себя, что не уйдет, если здесь вздумали «скрытничать» перед нею. Наконец колбасница подала госпоже Лекёр сверток, и торговке волей-неволей пришлось уйти. Она удалилась, не сказав ни слова, обведя лавку долгим взором.

После ее ухода Лиза не выдержала:

– Ведь и эту подослала Саже! Неужели старая шельма заставит весь рынок побывать в нашей колбасной, чтобы дознаться, о чем мы говорим?.. И какие они все хитрые! Видано ли, чтобы люди покупали котлетки в сухарях и холодную закуску в пять часов вечера! Они скорее готовы расстроить себе желудок, чем остаться с носом, ничего не узнав. Ну погодите, если Саже подошлет еще кого-нибудь, вы увидите, как я ее отделаю. Будь это моя родная сестра, я и ту вытурю вон.

Мужчины притихли, видя, что Лиза рассердилась не на шутку. Гавар подошел и облокотился на медную балюстраду прилавка. Он погрузился в размышления, поворачивая шар из граненого хрусталя, немного отставший от латунного треугольника.

– Я смотрю на это просто как на комедию, – сказал он, подняв после некоторого молчания голову.

– На что? – спросила Лиза, все еще дрожа от гнева.

– На место надзирателя в павильоне морской рыбы.

Лиза взмахнула руками, в последний раз поглядела на Флорана и села на обитую материей скамейку у прилавка, после чего, стиснув зубы, не раскрывала больше рта. Гавар принялся пространно развивать свою мысль: правительство останется с носом, если оно принуждено будет платить жалованье своему врагу. И он вкрадчиво повторял:

– Ведь эти мерзавцы заставляли вас околевать с голоду, не так ли, милейший? Ну так пускай же теперь они вас кормят. Это так забавно, что я сразу пришел в восторг.

Флоран усмехнулся, продолжая отказываться. Кеню, в угоду жене, сделал попытку уговорить брата. Но Лиза, по-видимому, больше не слушала. С минуту она пристально смотрела на улицу, в сторону рынка. Вдруг молодая женщина порывисто встала.

– Ага, теперь ко мне подсылают Нормандку! – воскликнула она. – Тем хуже, Нормандка поплатится за других.