Чрево Парижа. Радость жизни

Дверь магазина открыла высокая брюнетка. Это была Луиза Мегюден, красивая торговка рыбой, прозванная Нормандкой. Она отличалась дерзкой красотой, была бела, нежна и почти так же полна, как и Лиза; но в ее взгляде выражалось больше наглости, а грудь ее не была так безжизненна. Луиза вошла непринужденно. На переднике у нее бренчала золотая цепочка, непокрытые волосы были причесаны по моде, а на шее повязан кружевной бант, который делал ее одной из кокетливых цариц Центрального рынка. От Нормандки слегка отдавало запахом морской рыбы, и на руке у нее, около мизинца, присохла чешуйка от селедки в виде перламутровой мушки. Живя в одном доме на улице Пируэт, обе женщины очень подружились: больше всего их сближало соперничество, заставлявшее приятельниц постоянно следить друг за другом. Как Лиза, так и Нормандка слыли в квартале красавицами. Это возбуждало между ними соперничество: ни одна не хотела уступать другой, и каждая старалась поддержать славу своей красоты. Немного наклонившись над прилавком, колбасница видела в павильоне напротив торговку рыбой среди ее лососей и палтусов. Они наблюдали друг за другом. Красавица Лиза сильнее затягивалась в корсет, красавица Нормандка нанизывала еще больше колец на пальцы и прибавляла еще больше бантов на плечи. При встрече они были чрезвычайно ласковы и любезны, но в то же время каждая высматривала из-под полуопущенных ресниц недостатки своей приятельницы. Они покупали друг у друга товар и делали вид, будто очень любят друг друга.

– Скажите, пожалуйста, ведь завтра вечером вы будете делать кровяную колбасу? – спросила, улыбнувшись, Нормандка.

Лиза холодно посмотрела на товарку. Злилась она редко, но зато гнев ее был упорен и неумолим. Сухо и неохотно она ответила:

– Да.

– Знаете, я обожаю горячую кровяную колбасу, только что вынутую из кастрюльки… Я зайду к вам завтра.

Луиза Мегюден поняла, что ей нечего рассчитывать на любезный прием. Она посмотрела на Флорана, как будто он ее заинтересовал; затем, точно не желая уйти, ничего не сказав и не оставив за собой последнего слова, посетительница имела неосторожность добавить:

– Я купила у вас третьего дня кровяной колбасы. Она была не особенно свежей.

– Не особенно свежей! – повторила колбасница дрожащими губами, вся побелев.

Лиза, пожалуй, еще сдержалась бы, чтобы не дать Нормандке повода вообразить, будто она позавидовала ее кружевному банту. Но соседки не только шпионили за ней – они приходили оскорблять ее. Это уже превышало всякую меру терпения.

Госпожа Кеню подалась вперед, упираясь кулаками в прилавок, и сказала немного хриплым голосом:

– Послушайте-ка, разве на прошлой неделе, когда вы мне продали камбалу, я пришла к вам и стала говорить при посторонних, что ваша рыба тухлая?

– Тухлая!.. Моя камбала тухлая?.. – закричала торговка, побагровев.

С минуту они стояли, наклонившись над блюдами и задыхаясь, онемевшие и страшные. Трогательной дружбы как не бывало; достаточно было одного слова, чтобы под приветливой улыбкой показались острые зубы.

– Вы грубиянка, – сказала Луиза, – ноги моей у вас никогда больше не будет!

– Ну да, как же, – возразила госпожа Кеню, – знаем мы, с кем имеем дело.

Рыбная торговка вышла, бросив забористое словечко, от которого колбасница задрожала с головы до ног. Эта сцена произошла так быстро, что ошеломленные мужчины не успели вмешаться. Лиза вскоре овладела собой. Она продолжала разговор, не делая ни малейшего намека на происшедшее. Когда вернулась приказчица Огюстина, которую посылали по делам, госпожа Кеню отвела Гавара в сторону и сказала ему, чтобы он не давал пока никакого ответа Верлаку; она бралась уговорить своего деверя, попросив на это самое большее два дня сроку. Кеню вернулся на кухню. Гавар увел Флорана. Когда они входили к Лебигру выпить по рюмочке полынной, торговец указал ему на трех женщин, разговаривавших в крытом проходе между павильоном морской рыбы и павильоном живности.

– Ишь как судачат, – сказал он с завистью.

Рынок опустел. Действительно, на краю тротуара сошлись мадемуазель Саже, госпожа Лекёр и Сарьетта. Старая дева разглагольствовала:

– Говорила я вам, госпожа Лекёр, что ваш зять постоянно торчит у них в лавке… Ну вот, видели?

– Как же, собственными глазами видела! Он сидел на столе и был точно у себя дома.

– А я, – подхватила Сарьетта, – не слыхала ничего дурного. Не знаю, что это вам приходит в голову.

Мадемуазель Саже пожала плечами:

– Вы судите так, моя красавица, потому что у вас самой душа нараспашку!.. Разве вы не видите, для чего Кеню приваживают к себе Гавара?.. Бьюсь об заклад, он оставит все, что у него есть, маленькой Полине.

– Вы думаете? – воскликнула госпожа Лекёр, позеленев от бешенства. Затем она продолжала страдальческим голосом, точно ей нанесли страшный удар: – Конечно, я женщина одинокая, беззащитная; этот человек может сделать все, что захочет… Слышите, как заступается за него племянница? Она позабыла, сколько стоила мне, и готова выдать меня с головой.

– Да нет же, тетя, – возразила Сарьетта, – ведь вы сами постоянно только бранили меня.