Чрезвычайные обстоятельства

Старший лейтенант проводил Агафонова взглядом. Вообще-то, справедливости ради надо заметить, что деньги, выдаваемые солдатам, вызывают смех не только у кур – даже воробьи сдыхают на лету, как только пересчитают копейки, небрежно сунутые солдату в ладонь. В месяц на эти копейки можно купить пачку галет и банку сгущенки. И как же дальше, спрашивается, жить солдату? А жить-то надо!

Вот и вынюхивает Агафонов, где есть потайные схоронки, и расцветает пышной розой, когда удастся нащупать в гнезде яичко. Агафонов, пока шел, спиной чувствовал взгляд старшего лейтенанта, ежился, поводил плечами, то в одну сторону перекашивался, то в другую – взгляд человека материален, это не воздух в воздухе, не тень, это – плоть.

Через пять минут Дадыкин вернулся к дувалу, из которого недавно выгнал Агафонова. Агафонов, естественно, был там – старший лейтенант почувствовал это еще не подходя к дувалу.

– Ах ты! – выругался Дадыкин, добавил несколько резких слов.

– Товарищ старший лейтенант! – услышал он крик. Кричали из дувала. Дадыкин резко вспрыгнул на глиняную стенку, поморщился от влажного, резко пахнущего мочой духа, которого раньше не было в дувале. Земля между стенами дувала была истоптана копытами овец.

Кричал Агафонов, который находился в дувале не один, с ним был уже сержант Ильин. В каждой части есть свои Агафоновы и свои Ильины. Агафоновы существуют для того, чтобы нарушать порядок, быть противостоянием уставу, осуществлять годковщину, а Ильины – это отличники, примерные солдаты, они словно бы с картинки: вроде бы и не должно быть их – ведь такого, чтобы рождалась идеалы, на свете не существует, но они есть – Ильины. Аккуратные, подтянутые, языкастые, не признающие годковщину и сами не участвующие в ней, не берущие трофеев, впрочем, если они берут добычу, то только один раз – и крупную, на мелочи Ильины не размениваются – в общем, Ильин представлял из себя портрет образцового солдата. Старший лейтенант невольно поморщился: ну и дух же в дувале! В прошлый раз не почувствовал. Ильин потыкал стволом автомата в старую мотоциклетную люльку, стоящую у стены и прикрытую мешками.

– Там что-то такое, товарищ старший лейтенант, что я даже не знаю что…

Недаром Агафонов крутился около дувала, он чуял добычу.

– Что именно?

– Похоже на взрывчатку!

– А может, не взрывчатка? – Дадыкин откинул несколько плотных жестких кулей – в мотоциклетной люльке лежали плотные полиэтиленовые мешки, в какие душманы складывают и разрубленных ребят, с завязками из сизальского мочала, по самое горло наполненные белым порошком. – Нет, это, Ильин, не взрывчатка!

– А что?

– Потом сообразим, Ильин, подгони-ка сюда «бэтр»! – «Бетеэры» – бронетранспортеры БТ-70 солдаты звали «бэтрами», так короче, удобнее языку, слово не прилипает к небу, не смешивается со слюной.

Маленький аккуратный Ильин беззвучно понесся к мечети – «бетеэры» стояли там. Дадыкин глянул на толстого задумчивого Агафонова, что-то прикидывающего в мозгу.

– Ну что, Агафонов, унюхал все-таки?

– Унюхал, – подтвердил Агафонов без особого энтузиазма.

– Чутье у тебя как у поисковой овчарки Азы.

– Ага, – согласился Агафонов.

Старший лейтенант присел перед люлькой на корточки, осмотрел дно – не протянут ли где проводок в виде плоской безобидной травинки, не прилажена ли контактная мина – какая-нибудь коробочка из-под сапожного крема, безобидная, плоская и легкая? Люлька вроде бы была без сюрпризов.

– Ты иди, Агафонов, к Ильину, помоги с «бэтром» – сказал старший лейтенант.

– Ну…

– Никаких ну!

Агафонов, засопев, поднялся на ноги. Потом нехотя перелез через стенку дувала и исчез. Старший лейтенант остался один.

– Та-ак, – задумчиво произнес он и неожиданно стремительно развернулся, выставил перед собой ствол автомата – ему показалось, что в другом углу дувала раздался подозрительный шорох.

Дувал был пуст, но все равно что-то тревожное, опасное висело в воздухе, грозило людям; Дадыкину показалось, что он ощущает чьи-то глаза – чужие, недобрые, настороженные. Он внимательно, не шевелясь, будто ящерица, оглядел стенки дувала – ничего вроде бы подозрительного, приподнялся, заглядывая вниз, за край прочной глиняной стенки, стараясь зацепиться за что-нибудь – глаза ни за что не цеплялись, впустую скользили по красной пыльной земле.

За углом дувала тоже вроде бы не было ничего приметного – в том смысле приметного, что имел в виду Дадыкин, – там начиналась косая скальная стенка, совершенно голая – взгляду не за что зацепиться, не то чтобы ноге.

– Та-ак, – тихо повторил Дадыкин и, не найдя ничего подозрительного, угрожающего, вздохнул свободнее. – Колдовское какое-то место, будто здесь захоронен мусульманский святой.

Ощущение, что за ним наблюдают чьи-то глаза, не проходило.

Развязав один из мешков, старший лейтенант сунул в нагретое полиэтиленовое нутро пальцы, ухватил щепотью немного белого порошка, понюхал: а вдруг это действительно взрывчатка? Или крахмал? Либо толченый мел, порошковая краска, детская присылка, чтобы не потела попка, тальк, еще что-нибудь совершенно банальное, бытовое?