Чрезвычайные обстоятельства

Скляренко удивился сходству Васнецова с одним человеком, взятым две недели назад в плен в Пандшерской операции, – с Абдуль-Вахидом. У того были такие же сжатые с боков виски, по-восточному притемненные, «поджаренные» и непроницаемо-темные антрацитовые глаза, в которые не проникал свет. Зрачков у Абдуль-Вахида не существовало, они были словно бы заподлицо с роговицей, в один цвет, матово-гладкий, без блеска, похожий на шерстистую черную бумагу свет скользил по поверхности глаз и отскакивал – внутрь ему не дано было проникнуть. Волосы – курчавые, жесткие, без единой рединки, – точно такие волосы были и у Васнецова.

Только Васнецов был одет в советскую военную форму, а у Абдуль-Вахида на плечи была наброшена вязаная пакистанская кацавейка, испачканная ружейным маслом, – типичный душманский наряд. Одна нога у Абдуль-Вахида была искусственная.

Полгода назад Абдуль-Вахид подорвался на мине. Сказал, что мина была советская, чему Скляренко не поверил: сомнительно, чтобы советская фабричная мина так измяла ему ногу, она бы просто оттяпала ее по самую голяшку либо по коленку, и ничего бы ремонтировать не пришлось, а та мина была самодельная, скорее всего, душковская, «мейд ин Пандшерское ущелье» – мина измяла, измочалила Абдуль-Вахиду ногу, заставила его орать благим матом на всю планету.

Подорвавшегося на самоделке Абдуль-Вахида доставили в Пакистан, оттуда на самолете в Лондон, в госпиталь. В госпитале ему сделали ювелирную операцию, сохранили то, что можно было сохранить, отрезали только самую малость и изготовили три протеза: один для ходьбы, другой для бега, третий для езды на автомобиле. Вернувшись домой, Абдуль-Вахид сделал себе четвертый протез, выстругал его из прочного дерева и вогнал в торец стальной штырь – для лазания по горам, где не годились протезы ни для бега, ни для ходьбы, ни для вождения легковушки. Из-за этого четвертого протеза Абдуль-Вахида и прозвали Деревянной Ногой.

– За подарок – спасибо! Огромное спасибо! – Скляренко чмокнул бутылку в холодный бочок и спрятал в стол.

Васнецов еще раз колупнул полиэтиленовый бок мешка, помял пальцами завязку.

– Послушай-ка, Эдуард, – Васнецов назвал подполковника по имени, что делал редко, – признак того, что Васнецов был предрасположен к человеку, шел на сближение, и это Скляренко мигом зацепил, поднялся навстречу: Васнецов – человек влиятельный, у него связи и в штабе округа, и в Москве, имя его известно многим генералам, и сам Васнецов, в конце концов, станет генералом – и если не продвинется по части пера и чернил, то продвинется по части политико-воспитательной, где возможности безграничны, и это Скляренко тоже учитывал. – Все равно это добро уничтожать, – Васнецов постучал ногтем по прозрачному пластиковому боку мешка…

– Да, подлежит уничтожению, – сказал Скляренко.

– Я хочу взять немного порошка с собою. Ради интереса. – Васнецов улыбнулся открыто, обезоруживающе, у него была очень добрая подкупающая улыбка, – напишу очерк… Мне это нужно для очерка.

– Да возьми, ради Бога, – чуть поколебавшись, предложил Скляренко; впрочем, колебание это было настолько незначительным, что Васнецов даже не обратил на него внимания.

– Чуть отсыплю в пакет… – Васнецов достал из сумки обычный продуктовый пакет с прозрачным синим рисунком, встряхнул его. – Не жалко?

– Чего? – не понял Скляренко. – Этой пакости? – он рассмеялся. – Бери и больше не возникай с такими вопросами!

Васнецов насыпал полкулька, прикинул в руке, насколько тянет, сделался серьезным, даже сумрачным:

– А ведь из-за этого люди гробятся!

– Не мы же с тобой! – Скляренко закрыл сейф. – Что есть из новых анекдотов?

– Анекдоты пропали. То ли главный анекдотчик скончался, то ли наступил кризис жанра. А может, посадили составителя. Одного достойного гражданина спрашивают: «При ком лучше жилось, при Хрущеве или Брежневе?» – «При Хрущеве». – «Почему?» – «Да девки моложе были!» – Васнецов коротко, по-офицерски наклонил голову. – Засим, – сказал он и исчез за дверью. – Будет готов материал – пришлю! – произнес он уже из коридора.

Некоторое время были слышны шаги гостя, его голос – Васнецов с кем-то раскланивался, останавливался, говорил, смеялся – смех его был сочным, звонким, а потом все стихло. Скляренко поморщился – неожиданно снова заныл зуб, боль на этот раз была уже недалекой, она словно бы приближалась, по-черепашьи подбираясь к хозяину, была давящей, нудной, вспомнил о водке – Васнецов ее принес как нельзя кстати, водкой можно хорошо глушить боль, – и ему полегчало. Потянулся к листку бумаги, составленному верным Петей Ростовым, прочитал, медленно шевеля губами: