Что берешь в дорогу

— Витя, ну, Витя… — пытаясь освободиться от его нетерпеливых рук, испуганно зашептала Люда. — Перестань! Слышишь? Ну честное слово, ты будто на ковер в спортзале вышел бороться. Пусти же, прошу тебя…

Он наконец послушался. Свободно положил руку ей на плечо, обождал с минуту, пока она успокоится, придет в себя, и с удовлетворением проговорил:

— Вот так, марсианочка, мой вариант более жизненный. А теперь взгляни на саму улицу. Внимательно взгляни.

— Смотрю.

— И что видишь?

— Обычная картина: троллейбус едет, машины.

— А видишь, сколько их, машин?

— Много.

— В том-то и дело! А теперь попробуй представить, что за рулем одной из этих машин сидит молодая, интересная, стройная женщина в дымчатых модных очках. Представила?

— Попытаюсь, — глядя на желтые и красные огоньки бегущих машин, сказала Люда.

— А по плечам рассыпались золотистые волосы.

— Это у нее? Ну ладно. Что еще представить?

— Имя этой женщины звучное и красивое. Она всем людям мила. Догадалась?

— По-моему, Людмила Гурченко.

— Почему Гурченко? Просто Людмила.

— Уж не я ли? — со смехом спросила Люда. — Тогда нет, не представляю. Совершенно не представляю.

— Но почему?

— Да хотя бы потому, что не умею водить машину. А во-вторых, если бы даже и очень захотела ее приобрести, то пока скопила бы деньги, наверно, и молодость прошла бы.

— Но смотри, смотри, — показал Виталий на улицу, — сколько машин! Неужели это все старики едут?

— Нет, конечно… Только знаешь, — Люда невесело усмехнулась, — машины по-всякому приобретают. Пошла я на той неделе, сдавать бутылки от минеральной воды, а их в киоске не принимают. Очередь — человек двадцать. С сумками, с целыми мешками. Полтора часа простояла. Вот уж наслушалась! Приемщик, дядя Кузя зовут, — полный хозяин и властелин. Может с утра работать, а может и не работать, в любую минуту может закрыть окошко: складывать, мол, некуда, завтра приходите. Некоторые готовы за полцены бутылки отдать, лишь бы домой не тащить обратно. А один пьяненький старичок рассказал, что этот дядя Кузя уже себе машину купил и зятю.

— Вот-вот, — оживился Виталий. — Все та же сфера обслуживания. Творят люди дела!

— Люди?.. По-твоему, они люди? Не знаю… Людишками я бы еще могла назвать их.

— Это ты так считаешь. А их послушать, — Виталий усмехнулся, — наоборот выходит: они — главные люди. Все от точки зрения зависит.

— Правильно, — кивнула она. — Только надо, наверно, чтобы точка зрения эта от совести шла… Ну, от общей пользы. Государственной пользы. Понимаешь меня?

— Тут я согласен. Полностью и целиком! — Виталий отвел легкие, пушистые волосы ее и снова поцеловал в шею. — Ты у меня умница, голова, Совет Министров!.. Ну, а можешь все-таки вообразить себя за рулем новенького лимузина, приобретенного вполне законным путем? По лотерее, например, выиграла.

— Нет, нет! — смеясь, замахала она руками. — И боюсь: еще в столб врежусь или задавлю человека…

Вскоре Виталий простился с Татьяной Ивановной и надел свою кожаную куртку. Уже в дверях сказал, что завтра у него зональные отборочные соревнования, а во вторник обязательно придет к ней.

— Но у меня вторая смена, — сказала Люда. — В четыре часа начинается.

— Вот сразу после лекций и приду. Провожу тебя. Пройдемся.

— Это же далеко. Я на троллейбусе езжу.

— И напрасно. Тебе известно, какая гигиеническая норма ходьбы? Десять тысяч шагов в день. Полтора часа энергичного шага. А как же, движение — основа жизни. — Он поцеловал Люду. — Жди. Вместе пойдем.

В общем, воскресенье прошло хорошо. Виталий как-то успокоил ее, неприятности казались ерундовыми, страхи — преувеличенными.

Зато понедельник — недаром его считают тяжелым днем — все перевернул. На душе — обидное, отвратительное чувство униженности и бессилия…

Наконец Люда открыла глаза. Ого, времени сколько — почти десять! Хотя чему ж удивляться — ну никак не могла вечером заснуть. Последний раз зажигала свет — на будильнике была половина третьего ночи.

Хорошо, хоть есть у нее Виталий. Твердый, основательный человек. Ну, может, немножко и фантазер.

Об Ольге Люде думать было неприятно, и все же невольно вспомнились ее слова, сказанные еще до ссоры: «На той неделе сделает тебе предложение…» А что, если и правда сделает?

Люда сильно — так, что закаменели живот и ноги, — потянулась под одеялом, кончиками пальцев коснулась прохладной и гладкой боковинки тахты. Какую идиллическую картину семейного счастья нарисовал! Значит, в мечтах жизнь ему именно такой представляется. Люда грустно и с нежностью вздохнула: фантазер, фантазер — машина, стереосистема… Интересно, если бы он жил здесь, то о ее проигрывателе, вероятно, сказал бы: не выбросить ли? Это ведь не «ультра-си». Тахту, пожалуй, критиковать не стал бы. Хорошая тахта. Всю тринадцатую зарплату мама ухлопала на нее, да и она, Люда, еще стипендию добавила.