У женщины (предлагавшей мужчину мужчине в качестве угощеньица) были свои резоны: она показывала альтернативу себе. Она надеялась, что альтернатива весьма неприглядна.
Сказано – сделано: кинэд переменил коня и, перейдя к моему товарищу, измучил его игрой ляжек и поцелуями.»
И здесь я подумал (а может, это душа Перельмана двинула стрелку моих зрачков по монитору коллективного бессознательного): а в чём, собственно, родство украинского маразма (и украинского кровопролития) – с какими-то сексуальными отношениями между равно-и-разнополыми партнерами?
А в том, что всё это самоопределение и самовоссоздание. Основной вопрос которых: с Богом ты или без Бога, и (соответственно) – не версифицируешь «под себя» Его Заповеди; здесь предел тебе, мой Николай Перельман!
Божьи Заповеди – норма человечности; отклонения от Заповедей (или комментарии к ним) – смерть человечества.
Россия определяет, что такое «её» Украина, и может ли мой личный экзи’станс существовать без меня (и, соответственно – взаимообразно тоже); почему я рассматриваю этот вопрос на примере кинэда?
А потому что здесь и сейчас – смотрю на «процесс» социализации Перельмана: как он поймёт, где норма и где от неё отклонение.
Может ли человек существовать без грубого секса и тонких отношений полов? Мир физиологичен: человек полагает, что он так «живёт»; можно даже предположить, что все остальные «тонкие» вещи (науки и искусства) – лишь слабенькая атмо(ноо)сфера над «человеческим планетоидом».
Что звездное небо над «планетоидом» и нравственный закон внутри оного – лишь придают осмысленности человеческому самооправданию; постулат: человек имеет право на жизнь – этим всё сказано.
Перельман (негаданно) – словно бы беззаконная комета. Всё это (описание) – очень физиологично, конечно, но – именно как «пир духа» (блистательное определение для художественной выставки последнего генсека).
К реальной многомерности бытия описание это имеет плоское отношение Но продолжим с кинэдом.
«Гитон (наконец-то мы узнали, как зовут перельманова спутника) стоял тут же и чуть не вывихнул челюстей от смеха. (Тут только) Квартилла-Хельга обратила на него внимание и спросила с любопытством:
– Чей это мальчик?
Я сказал ей, что это мой братец.
– Почему же в таком случае, – осведомилась она. – он меня не поцеловал?
Затем, засунув руку ему за пазуху и найдя на ощупь неиспользованный ещё сосуд, сказала:
– Это завтра послужит прекрасной закуской к нашим наслаждениям. Сегодня же «после разносолов не хочу харчей».
И вот здесь душа Перельмана (бесполезного гения) у монитора вспомнила о так называемых полезных гениях в ресторане, Викторе Топорове и Максиме Канторе. Душа Перельмана двинула стрелку курсора и заглянула в будущее: как полезные гении отнесутся к к тем событиям на Украине, которым ещё только предстоит быть?
Вот истинное ad marginem: как предельному отнестись к запределью?
А вот как: Топоров умрёт до событий, Кантор скажет, что истина выше родины (имея в виду мою страну). Я не буду спорить с этим абсурдом, тем более, что он имеет такое же право на существование, как право женщины решить свои проблемы за счет моей любви к ней.
Кто спорит, что женщина такое право имеет?
Никто.
Я никто и родом ниоткуда, я Перельман-прозрение и захлебываюсь океаном истины. Мне просто-напросто необходим маленький остров моего языка, моя родинка на губе, иначе меня просто не будет (как не будет моей родины – ибо многие захотят решить свои проблемы за её счет, пока она будет искать истины вселенской).
Но я сам определяю моё «хочу».
Сегодня «после разносолов не хочу харчей»
Сегодня, когда я побывал-таки Перельманом, единым во многих реинкарнациях, я знаю, что такое быть – с прошлыми своими желаниями, но – с будущими своими возможностями: ничего хорошего из этого не выйдет.
Выйдет компьютерная игра, в которой всё будет взаправду.
Взаправду будут сжигать заживо. Играя – будут взаправду будут лгать, например, что в Одессе жертвы сами себе сожгли а в Луганске и Донецке сами себя обстреляли
Кстати, с точки зрения истины (которая – якобы выше родины) это действительно может быт именно так:
Сожженные сами выбрали свои жизнь и смерть. Каждый сам отвечает за свои решения. Так оно обстоит с точки зрения истины.
Или мы позволим себе маленькое милосердие к решениям маленького человека? Но это все очевидно и неинтересно. Интересно другое: человеческие отношения, вечные темы.
Эти вечные темы и есть маленькая родина человека: человек живет, отвечая за то, что истинное «его», и не дело людей решать: что выше, истина или родина.
Какого ребенка спасать из пожара: своего или чужого.
Вынести из огня (предположим) Мону Лизу или описавшегося от страха младенца. Человек всегда выбирает не истину, а свою родину. Даже если он вынесет Мону Лизу и оставит младенца сгорать.
Разве что тогда он не человек.