Что было бы, если бы смерть была

Речь зашла об отношениях полов, и Николай Перельман с Хельгою помянули о том, что в недавней ещё России на одного адекватного (сочетающего в себе три «не»: не-глупого, не-пьющего, не-безобразного) одинокого мужчину приходится восемь-десять успешных и амбициозных женщин.

Как ни странно, первым об этом помянул Николай Перельман. Должно быть, его интриговала курьезность такой ситуации.

Хельга жестом дала понять, что ей не понаслышке о данном факте известно, после чего (в той реальности – впервые) объявила:

– Николай! Я хочу вам только хорошего.

– Да, – не мог с ней не согласиться её собеседник. – Вы хотите «хорошего» для себя.

– Да! А для кого мне ещё «хотеть»? – могла бы сказать Хельга.

Вместо этого она призналась:

– Для вас роль будет незавидной. Но наилучшей из возможных.

Душа Перельмана (у монитора и в безопасности) оценила её честность: во все времена (а времена всегда одни) – Хельга кушала рыбку в ресторане на Невском.

Иногда человек есть то, что он ест (или не ест). Следует так же заметить: даже и душе Перельмана (будучи душой самого Перельмана) порой было сложно не перепутать фразы, разбросанные по временам и пространствам.

Вот здесь-то и пригодилось тело, (где-то «не здесь») пришедшее с водкой. Реалии «мира как компьютерной игры» (с перемещениями душ и тел туда или сюда в пространствах и временах) – требовала измененного сознания: все-таки аутентист Перельман был узко сосредоточен на прозрениях, а «здесь» – требовалось быть «везде».

Итак («мира как компьютерной игры») – об изменении сознания, об алкоголической нирване и о видениях преисподней.

Итак, о преисподней. О её на земле присутствии. Всё это (и не только для Перельмана) – клубилась ad marginem нашего сознания, сиречь на Украине. Который Перельман (компьютерным изображением) – беседовал «сейчас» с Хельгой о жизненно важных (тоже на «окраине жизни») вещах: о карьере, о детях, о деньгах.

Который Перельман (тело его, отправленное в магазин) – отхлебнул-таки шершавый глоток скверной водки ещё на улице.

Который Перельман (с сознанием уже несколько замутненным) – стоял «сейчас» и смотрел на свою душу, которая – рулила им на экране монитора; которая – рулила не только им: словно бы существование целого мира зависело только от того, как поступит (тот или иной) Перельман в той реальности, что сейчас дана ему в ощущении.

Ведь Перельман – один. Ведь прозрений «много» – не бывает. Только одно прозрение (целомудрие) – насущно.

– Мне нужен ребенок, – сказала женщина. – Поэтому нужен даже не отец для моего будущего ребенка, а всего лишь донор спермы.

Она не стала говорить, что (и какие) у донора должны быть качества.

Она смотрела на Перельмана и сказала:

– Сколько вы уже не пьете?

– Более трех лет.

– Именно то, что нужно: чистый организм с сильным интеллектом; есть что передать.

– Да, – (не) согласился он.

Он ничего не мог передать. Невыразимое дается лишь даром.

Она обрадовалась его «да».

– Ещё (для социального статуса) мне не помешает побывать замужем.

– Давайте поговорим спокойно, – пошутил он-«его изображение в ресторане». – Давайте, наконец, выпьем и поговорим спокойно, как русские люди говорят о продаже души.

Стало (ещё раз) ясно: так вот зачем понадобился (именно что) пьяный Перельман! Поскольку «тот» Перельман (ещё даже не пьяный, но хмельной) – возвращался к своей душе; «та» душа – была ещё прошлой и рыхловатой, обуреваемой похотью и страстями, жаждущей алкогольной нирваны (при условии, чтобы иногда из нирваны высокомерно выглядывать).

А вот его послушное тело-курсор (перед Хельгой) – было будущим, спортивным и подвижным, разве что сейчас – издалека оглушённым шершавым глотком скверной водки (прилетевшим из другой реальности).

Привлекательное изображение именно этого тела сидело сейчас перед Хельгой.

Именно это изображение (понукаемое прошлой душой) предложило выпить и поговорить. Именно за этим предложением – послушное тело шагало за водкой, дабы теперь его звонкая трезвость ничему не мешала; но – женщина впала в панику.

Бог с ними, с прозрениями! Ведь возможный донор спермы (хотя и отрицал это, но – кто кому верит?) оказывался пьющим.

Далеко от японского ресторана прошлая душа Перельмана отвернулась от монитора и протянула «руку души» (вот так же, как светятся витражи, такова и рука – как река сквозь пространства и времена) и взяла ею у своего будущего тела початую ёмкость с алкоголем; более того!

Душа взяла водку и отхлебнула.

– Выпьем? – (почти что) крикнула Хельга. – Так вы пьёте?

– Да, пью, – ответило новое тело со старой душой.

Тогда Хельга молча встала и побежала прочь.

– Но реки, что не пьют своей воды,

Иссякнут, словно путники без цели!

Из любят женщины, не трогают собаки…

Но женщина, что мудрствует в постели -

На свете, верно, большей нет беды, – произнес он ей вослед, но – она не услышала (произнесено было строкой на экране монитора); и вот только «тогда» – почти атлетическое (но захмелевшее) тело Перельмана на проспекте Энергетиков забрало водку у души Перельмана.

И поднесло горлышко бутылки прямо к «своим» губам.

– Из нас любой, кто пожирал себя,