Что было на веку... Странички воспоминаний

Поистине «на всем лету» оборвалась и жаркая «страда» самого Федора Абрамова.

«Работа, работа... Есть ли большая радость на Земле?! И нарабо­таюсь ли досыта?» — можно прочесть в его записных книжках.

И вновь невольно вспоминается та, встреченная им еще в юности неутомимая рассказчица, которая «с утра до темени сказывала», од­нако, по собственному признанию, «всю-то себя не опорознила».

«Не опорознил себя» и Федор Абрамов при всем разнообразии и обилии написанного им.

НА РУБЕЖЕ ВЕКОВ

Глубокой осенью 1981 года я приехал в писательский «Дом творчес­тва» Дубулты на Рижском взморье как один из руководителей прохо­дившего там семинара молодых российских критиков. Уже находив­шийся там драматург Лев Устинов, давно знакомый по Литинституту, радушно меня встретил, усадил за «свой» стол в столовой и буквально в тот же день «свел» с приятелем — Егором Владимировичем Яков­левым.

Чтобы в свою очередь познакомить с ним тех читателей, которые, может статься, о нем, к сожалению, не знают, приведу строки, напи­санные почти четверть века спустя, в горькие дни прощания с чело­веком, с которым связана целая полоса моей жизни:

«Отечественная литература знала многих великих редакторов — Новикова и Пушкина, Некрасова и Щедрина, Твардовского, наконец. Егор Яковлев, наверное, вспылил бы, знай он, что за высокую ноту я взял для начала этой прощальной заметки. Но ведь то были и впрямь его «предки», как и он, отдавшие долгие годы, а то и десятилетия этому труду — тяжкому, неблагодарному, но такому насущному, осо­бенно для нашей страны, веками обделенной другими видами обще­ственной деятельности, помимо литературы.

Когда-то, озирая пройденный путь, Некрасов писал с горечью: «Мне граф Орлов мораль читал, и цензор слог мой исправлял».

Егор Владимирович был бы вправе повторить эти слова, разве что фамилии назвал бы другие, скажем, своего тезки — Лигачева, пор­тившего ему кровь даже в перестроечные времена. В прежние же, брежневско-сусловские, дело «моралью» не ограничивалось. Когда руководимый Яковлевым блестящий журнал «Журналист» открыто поддержал «Пражскую весну», в частности, в ее борьбе с цензурой, это ему даром не прошло.

Правда, он и тогда умудрялся блеснуть выдумкой, ощетиниться ко­лючим ежом — кого поддержать, а кому встать поперек накатанной карьерной дороги.

Но сколько его идей, замыслов, проектов не находило выхода больше полутора десятилетий, стало ясно, когда в горбачевские годы он променял завидную для многих должность зарубежного коррес­пондента на пост редактора безвестной дотоле газеты «Московские новости». Она заговорила его страстным голосом, обросла новыми талантливыми сотрудниками и авторами. За ней уже вставали в оче­редь, к ней жадно прислушивались, на нее равнялись.

А когда на и без того трудной дороге преобразований возник за­слон пресловутого ГКЧП, не кто иной, как Яковлев, объединил кол­лег для печатного отпора, сопротивления ему. И казавшаяся понача­лу лишь мимолетным эпизодом этой борьбы «Общая газета» вскоре стала новым домом неугомонного редактора».

Прервусь на этом, чтобы вернуться в те времена, когда, гуляя по опустевшим пляжам Рижского взморья, мы говорили и об усилива­ющемся застое (как раз в те дни было объявлено военное положение в Польше), и обо всей нашей многострадальной истории.

Через два года Егор, как я здесь стану далее называть его по пра­ву завязавшихся тогда добрых отношений, напечатал в «Извести­ях», где возглавлял отдел «коммунистического воспитания», мою статью о Дороше (в связи с юбилеем давно покойного писателя) и почти сразу предложил мне вести постоянную рубрику, посвящен­ную новым книгам. Я несколько настороженно предупредил, что не хочу и не буду отзываться на сочинения «руководящих» писателей, на что получил ответ, что можно же писать о самой разной литера­туре.

Времена стояли такие, что эта затея чуть было не оборвалась на первых же порах. Третьей по счету моей колонкой должна была стать рецензия на книгу Дмитрия Сергеевича Лихачева. Но вот приходит Егор к ответственному секретарю газеты (и своему близкому при­ятелю!) Игорю Нестеровичу Голембиовскому и вдруг видит на столе гранку этой рецензии с резолюцией: «В разбор».

Что? Как? Оказалось, заведующий литературным отделом Г.Г. Меликянц, вообще, по-видимому, ревновавший к яковлевской «новации», снаушничал, что Лихачев, дескать, на дурном счету у начальства (видимо, имелся в виду секретарь ленинградского обко­ма Романов) и совершенно не к чему пропагандировать его сочине­ние!

Ну ладно, с этим Егор управился. Но вскоре уже заместитель главного редактора Лев Корнешов на редакционной «летучке» тоже навалился на «новорожденную».

И тут Егор дал своим противникам решительный бой, зафиксиро­ванный в стенографическом отчете следующим образом: