Он думал проделать это втихомолку и, быть может, преуспел бы, если бы слух о его затее все же каким-то образом не дошел до Нины и она не ринулась на защиту своего детища, которому к этому времени отдала добрых два десятка лет жизни, создав замечательный коллектив (пусть ныне и не модно это слово!) и на редкость привлекательную для авторов атмосферу в редакции.
По сравнению с нобелевским лауреатом Нина, конечно, выглядела прямо-таки муравьем, но таким, который, как в крыловской басне «хаживал один на паука». «...Ей цены не было, как она изворачивалась для того, чтобы журнал существовал», — скажет впоследствии известный художник Б. Жутовский. Добившись аудиенции у «самого» Тяжельникова, в недавнем прошлом первого секретя ЦК ВЛКСМ, а в ту пору возглавлявшего один из главнейших отделов «большого» ЦК, Нина сумела его «распропагандировать». Психологически немалую роль при этом сыграло ее страстное заявление, что какой-либо сугубо личной заинтересованности в судьбе журнала у нее нет: «Я ведь уже с базара еду!» — сказала она, имея в виду свой возраст. Услышав такое от все еще интересной, со вкусом одетой дамы, Тяжельников, по ее словам, даже несколько оторопел.
В это время, как ранее и в других случаях, на выручку журналу пришел один из членов редколлегии — знаменитый химик Иван Людвигович Кнунянц. Нина с веселой нежностью вспоминала, как он, замотанный платком (флюс разыгрался), по-бабьи пригорюнясь, вместе с ней искал и находил особенно убедительные и хитроумные формулировки для очередной петиции в «верха», обличая вздорность и вредность басовской выдумки.
И они отбились! Басов недовольно отступился от своей затеи.
Не без иных треволнений, огорчений и хлопот (к примеру, пришлось по ряду причин переменить формат журнала, что далеко не всем читателям пришлось по вкусу), Нина проработала в редакции еще несколько лет (я даже дразнил ее, что дольше «царил» только незабвенный Софронов: тридцать три года против ее двадцати четырех!).
Она подала в отставку в 1989 году накануне семидесятилетия и сумела передать бразды правления не какому-нибудь пришлому «варягу», а своему долголетнему, после ухода Л. Жигарева, заместителю Григорию Андреевичу Зеленко, который некогда начал журналистскую деятельность ее сотрудником в отделе науки «Литгазеты».
Вместо тех трудностей, с которыми сталкивалась редакция прежде и о которых, надеюсь, читатель уже получил представление, на Гришину долю выпали совсем другие, порожденные переходом на рыночные «рельсы». И, живя «на покое», впрочем, тоже изрядно видоизмененном наступавшей эпохой девяностых годов, Нина остро переживала новые журнальные мытарства, очень сочувствуя Грише и считая, что сама бы никак не «соответствовала» посту главреда в этой ситуации (с чем никак не соглашался один из ее бывших сотрудников и «крестников», талантливейший журналист Карл Леви-тин, упрямо твердивший, что «Нина Сергеевна все равно всех бы обаяла и всего добилась»).
По-прежнему предельно скромная, она искренно удивлялась тому, что сотрудники не забывают ее, звонят, навещают, хотя на мой (впрочем, разумеется, пристрастный) взгляд, в этом не было ровно ничего удивительного. Ведь она была крайне заботлива по отношению к этим своим разновозрастным «детям», вникая в их дела и заботы, не однажды приходя им на помощь, распознавая дотоле дремавшие в них задатки и активно побуждая развивать их.
Очень вспыльчивая, она была столь же отходчива. Да и свое недовольство-то порой выражала весьма своеобразно. К одной из своих любимых «подчиненных» она в таких случаях обращалась на «вы» и по имени-отчеству, от чего молоденькая «Ирина Михайловна» сильно огорчалась. Приятельницы другой сотрудницы еще по университету диву давались, когда она — по их твердому убеждению, абсолютно легкомысленное существо, — оказавшись под началом у Нины, стала дельным работником.
Вспоминают, что, когда будущий ответственный секретарь журнала Е. Щукина пришла в редакцию на «смотрины», то застала столь бурную перепалку Нины с Гришей, что в смятении пеняла «сватавшей» ее Татьяне Чеховской: «Куда ты меня привела?!» А потом долгие годы трудилась с этими «крикунами» (кстати, и Таня была в сем отношении не промах!), которые, когда Катя заболела раком, сделали все, чтобы всемерно продлить ее жизнь и облегчить страдания.
В ту пору «главред» порой нежно поглаживала Катин «ежик» — стриженую после облучения голову, вздыхая о ее прежних роскошных косах.
Больно, что ни-ко-го из только что названных уже нет в живых, как и Романа Подольного, великого эрудита, любвеобильного толстяка с раблезианским аппетитом, и постоянного автора журнала, тоже дебютировавшего у Нины еще в «Литгазете» — Натана Эйдельмана.
Но даже теперь, после ее смерти, у меня сохраняются самые добрые отношения с оставшейся горсткой ее повзрослевших «детей» — Галей Бельской и двумя Иринами — Бейненсон и Прус, а также с давно ушедшим из редакции Карлом Левитиным.