Что другие думают во мне

– Да, берут, – вздохнул он, – становится… эмм… все труднее и труднее зарабатывать. Сегодня можно в интернете достать что угодно за четверть цены или даже бесплатно. Но я уже написал музыку для нескольких рекламных роликов. Я записываю все на компьютере, иногда звучит как настоящий оркестр. Еще я делаю музыкальное сопровождение для всяких арт-проектов, но для этого надо встречаться лично с художниками, обсуждать, так что… – Он повел плечами.

– А ты чем занимаешься? – спросил я Аарона Иври. Я обращался ко всем по очереди, спрашивая, интересуясь, сомневаясь, действительно ли мне есть до них дело или я просто пытаюсь отложить тот момент, когда и мне начнут задавать вопросы.

Он отставил стакан, провел рукой по бороде и сказал:

– Я пишу манифесты.

– Это как? – спросил я. – Ты что-то вроде гуру по найму? Помогаешь общественным движениям?

– Нет, нет, нет. – Иври помахал рукой. – Личные манифесты. Я помогаю людям понять, чего они хотят, и пишу это так, чтобы сподвигнуть их действовать. Люди приходят ко мне в студию, проводят там день, два, иногда неделю, а я впитываю их в себя, слушаю и все записываю. Их скрытые желания, их подспудные устремления. Людям нужен кто-то, кто напомнит им, кто они есть, каковы базовые желания, которые движут ими, какова их сущность. Поначалу я писал что-то вроде отчетов, выжимок с пунктами и подпунктами. Но людям не это нужно. Им нужен бунтарский текст, полный силы, воодушевления, к которому они смогут возвращаться раз в год или два, который напомнит им, чего на самом деле они хотят, почему они не такие, как все. Они бы и сами, конечно, могли сочинить такой, если бы у них были на это силы, но силы не всегда есть, поэтому я пишу за них. Я делаю для клиентов описание их самих, пока они сидят за стеной, на другой половине студии, но я делаю это с тем пылом, который им нужен, с верой. А потом отдаю им написанное, и они злятся.

– Почему злятся? – спросил я.

– Потому что там написана правда. После первого раза всегда получается одно и то же. Манифест говорит не о том, что они хотят изменить мир, или самовыражаться, или покорять вершины. Он говорит о том, что они хотят нравиться и не быть одинокими, чтобы их любили. Он говорит, что им нужно чему-то принадлежать и ради этого они готовы дать себя растоптать. Говорит обо всех желаниях, которые они в себе подавляют. Кому захочется читать такое про себя? Кому нужна такая правда? Поэтому мы назначаем вторую встречу спустя несколько месяцев после первой, после того как они поварятся в собственном соку. И тогда проявляется кое-что другое.

– Ты как зеркало, – сказала Сиван, улыбаясь ему.

– Может быть. – Аарон посмотрел на нее, тоже улыбнувшись. Видимо, они вели подобный разговор раньше.

– В определенном смысле мы с Аароном делаем дополняющие друг друга вещи. Он рассказывает людям, что делать, чтобы жить так, как они хотят, а я помогаю им понять, что им нужно, чтобы умереть так, как они хотят.

Аарон Иври поднял стакан, и Сиван подняла свой.

– За то, чтобы быть зеркалом, – улыбаясь, сказал он.

Нет, не за то, чтобы быть зеркалом! Что хорошего в том, чтобы быть зеркалом? Что хорошего в том, чтобы быть зеркалом?! Лучше выпить за то, чтобы быть картиной, огромной картиной маслом в роскошной раме, которая может поведать смотрящему то, чего он не знал, а не показывать ему то, что он хочет. За то, чтобы быть скалой, за то, чтобы быть горой, чтобы быть тем, кто смотрит в зеркало, за то…

Я поднял свою бутылку и коснулся их стаканов.

– Лехаим![7] – улыбнулся я. Сделал несколько больших глотков. Никакая я не скала. Будь во мне сейчас чужие мысли, я мог бы хоть как-то оправдать свое лицемерие, но тут…

– Кто-нибудь из вас знает, что такое «белый экран»? – услышал я собственный вопрос. Все недоуменно переглянулись.

– Ты имеешь в виду – для фильмов? – спросила наконец Сиван.

– Нет-нет. – Я снова отпил из бутылки, разочарованный. – Не важно.

– Ты в порядке? – спросила Мерав.

Я оторвался от горлышка и увидел, что они все смотрят на меня.

– Честно говоря, я голодный, – сменил я тему, стараясь, чтобы это прозвучало беззаботно. Может, они меня все-таки слышат? Может, они всё знают? Может, они думают, знают, понимают, что я склад чужих идей, что без того, что я впитывал от других, я пустышка? – А еще я меньше двенадцати часов назад очнулся после трех месяцев в коме – не самые приятные ощущения.

– Ладно, ладно, я поняла намек, – сказала Мерав. Она оперлась обеими руками о стол и со вздохом поднялась. – Кто поможет мне приготовить ужин?

Аарон поставил стакан и поднялся вслед за ней, а за ним Даниэль. Сиван осталась сидеть и взглянула на меня.

– Мы тут поговорим пока. Я и новенький, – сказала она то ли Мерав, то ли мне, то ли себе.

Когда все ушли, она приставила стул поближе. Ее взгляд стал серьезным.

– Три месяца, а? Нелегко после такого находиться с людьми, могу себе представить.

– Да, – согласился я. – Это был, конечно, тот еще дампинг. Вечеринка на крыше, я чувствовал, как чужие мысли заполняют все вокруг до краев и выливаются наружу. Это просто…