Что другие думают во мне

Но прежде всего, и уж простите, если это недостаточно глубокомысленно для вас, нам просто было хорошо вместе. Мы обстреливали друг друга из водяных пистолетиков среди деревьев в жаркие дни израильского лета, подолгу резались в таки на закате (и даже после, если один из нас не забывал принести фонарик), часами пытались разжечь костер при помощи увеличительного стекла, чтобы потом яростно спорить, кто должен был принести маршмеллоу, пытались изучать созвездия на небе, глазея на него со старой библиотечной книгой в руках.

В первые два года мы встречались почти каждый день около того утеса, где познакомились. Этот уголок рощи стал нашим царством. Мы смотрели с утеса на туристов, которые иногда проходили по долине, пытаясь проверить, слышим ли их мысли, проводили целые часы в молчании – я читал, она размышляла и срывала травинки; или, наоборот, болтали о всякой ерунде, бросая ничего не значащие фразы только ради того, чтобы услышать ответ.

Как-то раз мы расчистили от камней маленький пятачок на земле, выпололи все колючки и устроили там собственную лесную поляну. Спустя два года в нескольких метрах от нее у нас был построен настоящий деревянный домик, спроектированный с педантичностью (моей) по всем правилам техники безопасности и построенный с бурлящей энергией (ее). Даниэла уходила из дома и возвращалась без проблем, умела врать как надо. Ее приемная семья была уверена, что она прилежно учится (благодаря нашим совместным урокам), много общается с друзьями и сторонится незнакомцев. Моя мама знала, что я брожу по роще, не желая даже приближаться к зданию школы, видела во мне благоразумного и мечтательного юношу, который каждый день уходит почитать и поучиться, и всегда возвращается вовремя. Она никогда не проверяла, лежу ли я в постели, после того как выключил свет в своей комнате, поэтому несколько раз в неделю по вечерам я прокрадывался наружу и отправлялся в наш деревянный домик, чтобы побыть там хотя бы одному.

Я старался появляться в одно и то же время. Даниэла приходила когда ей вздумается, без всякого предупреждения или уговора. Мы общались между собой при помощи маленьких записочек, которые оставляли в деревянном домике под белесым камушком. Нам никогда не приходило в голову друг другу звонить, мы будто смирились с тем, что нас на самом деле не существует вне лесного царства. «Приходил утром, приду снова в девять вечера примерно на час, а завтра буду после полудня», – писал я. Если записка лежала текстом вверх, когда я приходил, я знал, что Даниэла была тут и прочла ее.

Каждые несколько месяцев она воодушевленно рассказывала, что начала изучать что-нибудь новое.

– Астрология, – говорила она. – Через несколько месяцев смогу рассказать твое будущее.

Танцы, – говорила она в другой раз, вскидывая голову. – Ты знаешь, что такое «пор де бра»?

Карате, – сказала она однажды, и ее глаза заблестели. – Ну-ка, попробуй меня атаковать.

– Не хочу я тебя атаковать, – отнекивался я, – все в порядке, я тебе верю. Ты сама научилась карате. Верю.

– Атакуй, атакуй. Представь, что у тебя нож в руке.

– Если к тебе подойдет кто-то с ножом в руке, ты услышишь его мысли еще до того, как он приблизится.

– Боишься? Боишься, что девчонка тебя завалит? Давай, нападай на меня с ножом. Вот, представь, что эта палка – нож.

– Даниэла, не хочу я на тебя нападать. Что за странности!

– Да атакуй уже!

Ну ладно.

Я с рыком кинулся на нее и напал. Она ударила меня, нанесла один точный удар по колену, а потом еще один прямо между ног. Когда я упал на землю, она добила меня резким ударом по горлу.

– Это не карате, – проскрипел я с земли, – это просто взбучка.

Она стояла подбоченясь и широко улыбалась.

– Я победила, – сказала она. – Вставай, вставай.

Беседы, которые мы раньше вели, лежа на спине и глядя в небо, происходили теперь в нашем деревянном домике. Я иногда приносил переваренные макароны, которые собственноручно готовил дома, она приносила крекеры и салаты с невероятными названиями. Мало-помалу мы взрослели. Уже иногда заказывали пиццу из пиццерии моего или ее поселка, давая курьеру инструкции оставить ее в специальном ящике, который мы сколотили и установили рядом с поворотом на смотровую площадку неподалеку. Мы издалека наблюдали, как озадаченный курьер кладет пиццу в импровизированный почтовый ящик, смотрит вокруг и удаляется в недоумении, а потом один из нас ее забирал.

– Тебе надо решить, кто ты, чего ты хочешь, – сказал я ей как-то раз.