Что движет Россией

При всей справедливости этих критических замечаний в адрес консервативной российской власти, не готовой к резким переменам, представляется, что Бэринг несколько сгущает краски, возможно, под влиянием высоких ожиданий своих друзей и знакомых в российских либеральных кругах или отражает превалирующую на Западе (причем не только в ту эпоху) позицию: Россия должна реформироваться по западным образцам немедленно, а всего, что реально делается, недостаточно — политическая система меняется слишком мало и слишком медленно. Политический строй, сформировавшийся в результате преобразований, проведенных в начале XX века, действительно носил переходный характер, а реформы не были завершены. Тем не менее, эти реформы были уже необратимы, российский народ обрел беспрецедентные в истории страны политические права и свободы, и не только в теории, но и на практике. Дума, хотя власти различными манипуляциями обеспечивали там проправительственное большинство, постепенно превращалась в работоспособный парламент, свобода печати, хотя и стеснялась, все же существовала, происходил бурный рост политических партий, в том числе оппозиционных и радикальных.

Однако острая критика Бэринга в адрес властей, судя по всему, связана и с тревогой за судьбу столь любимой им России, с его неприятием революционных потрясений и поддержкой мирного, эволюционного пути развития. Беспокойство из-за хрупкости воцарившейся в стране стабильности после «революционного движения» 1905–1907 годов проявляется, в частности, в такой его фразе: «Пока „сверху“ не будет что-то сделано, чтобы исправить такое положение вещей, тлеющие угли недовольства, как я уже говорил, никогда не остынут, и в конечном итоге могут вызвать пожар весьма тревожного масштаба»[28]. Эту мысль он в разных формулировках неоднократно повторяет в разных главах книги, и со справедливостью подобных предостережений трудно поспорить.

Впрочем, в сложившейся ситуации он винит не только правящую верхушку. В главе о русской интеллигенции, в недрах которой зародилось революционное движение и которая приобрела после создания Думы большое политическое влияние, он отмечает присущие этому «среднему классу», и прежде всего его наиболее многочисленной «полуобразованной» части, тем, кто «быстро, но поверхностно впитал идеи, витающие в воздухе по всей Европе», мировоззренческие изъяны — прежде всего поверхностный атеизм и религиозный «индифферентизм». «Быстро усвоенные знания „обо всем понемножку“ оказались опасными: они порождают в голове человека „винегрет“ из незрелой философии и поверхностного нигилизма, превращающийся в навсегда застывшие догмы». Эти полуобразованные интеллигенты «не взрослеют интеллектуально. Они достигают стадии бунтарского и разрушительного отрицания и на этом останавливаются». Единственно возможные политические доктрины для них — это социализм или анархизм. «Если кто-то не является социалистом или анархистом, он — черносотенец, реакционер. Любой образованный человек, который верит в Бога и ходит в церковь, в глазах полуобразованных тоже черносотенец — фанатик, антисемит, обскурант»[29]. Таким образом, консервативные власти и радикальная интеллигенция находятся в постоянном конфликте, с двух сторон «раскачивая лодку».

Радикализму и атеизму «полуобразованных» интеллигентов Бэринг противопоставляет мировоззрение крестьян, главная черта которого — глубокая религиозность, основанная «на здравом смысле». Именно здравый смысл, по его мнению, помешал крестьянам попросту захватить помещичьи земли в 1905 году: они «смутно осознавали или „нутром чуяли“, что единственным непосредственным результатом такого захвата будет повальная анархия». Природное здравомыслие подсказало крестьянину, «что настаивать следует на частичной продаже земли, арендуемой у помещиков, и пока удовлетвориться этим»[30].

Однако политика — все же не главное в книге Бэринга. В центре его повествования — русский человек, его национальный характер. Россия, пишет он, не состоит «исключительно из нигилистов и полицейских», как можно было бы подумать, знакомясь с ее жизнью по статьям западной прессы. Это и не страна «сплошного уныния», как может показаться западному читателю по произведениям русской литературы. Иностранца, приехавшего в Россию, поражает прежде всего «жизнерадостность ее народа и незлобивый юмор простых людей». У русской жизни есть и «не просто приятная, но необычайно светлая сторона — та „светлая душа“, о которой говорит русский поэт». Типичный русский, по его мнению, «образован, жизнерадостен, общителен, необычайно дружелюбен, гостеприимен, разговорчив, экспансивен, добродушен и доброжелателен. В России вы часто слышите такое определение русского характера — „широкая натура“. Это означает, что русский щедр, безудержен, незаносчив и добр. Потрясающее качество типичного русского — добродушие и даже великодушие»[31].